Время терпеливых (Мария Ростовская)
Шрифт:
Китаец снова тяжко вздохнул. Да, смерть Джагатая, последнего сына Чингис-хана, смешала все планы. Отныне Бату-хан являлся акой ["ака" — "старший брат". Прим. авт. ] в роду Борджигин, главой всего рода Чингис-хана. Теперь любое решение Великого курултая будет незаконным без согласия Бату.
О, как ненавидел Елю Чу Цай этого выскочку, наглого мальчишку! Это благодаря ему ещё совсем недавно всесильный советник самого Угедэя вынужден сейчас торчать здесь, ожидая, когда славные потомки Чингис-хана разберутся меж собой.
Почувствовав прилив ненависти, китаец вновь постарался погасить эмоции. Да, нужно брать пример с этих вот драконов. Холодное и твёрдое бесстрастие, холодный и твёрдый ум…
— Скажи, любезнейший, когда джихангиры соизволят принять меня? — почтительно, но твёрдо спросил он начальника дворцовой стражи. — Если совещание будет продолжаться до вечера, то, возможно, мне следует заняться иными делами? Время дорого…
Здоровенный монгол, в чью рожу вряд ли можно было промахнуться из лука даже с тридцати шагов в темноте, улыбнулся, как показалось китайцу, пряча за почтительностью насмешку.
— Хорошо, я спрошу, почтенный.
Начальник стражи исчез за золотыми шёлковыми занавесями, расшитыми изображениями всё тех же драконов, а Елю Чу Цай застыл, превратившись в изваяние, наподобие нефритовых драконов… тьфу, дались ему эти драконы!
Монгол возник из-за занавесей вновь, и рожа его на сей раз ухмылялась откровенно нагло.
— Великий Менгу-хан велел сообщить почтенному Елю Чу Цаю, что он может отдыхать. Когда в нём возникнет нужда, его вызовут.
— Благодарю, — поклонился китаец. — Я так и сделаю.
Он повернулся и пошёл прочь, глядя перед собой твёрдо и невозмутимо, хотя всё внутри кипело. Ну ясно, чего ещё ждать от Менгу, закадычного дружка Бату-хана. Такой же мерзавец… Ну ладно… Нет, так не пойдёт. Надо успокоиться и думать, думать…
…
— Говори! Коназ Магаил тебе давал оружие, серебро, да?
Шипел огонь в горне. Палач, здоровенный бритоголовый хорезмиец, перебирал свои инструменты, позвякивая железом. Писец, маленький худой китаец, сидел в углу, приготовив кисточку и тушь. На лавке восседали двое — Бурундай и Берке, брат Бату-хана. А прямо перед ними на дыбе висел обнажённый мужчина, растянутый за ноги и за руки. Человек поднял голову, и стало видно его почерневшее лицо.
— Гад он ползучий и трус, ваш князь Михаил… — невнятно, еле шевеля разбитыми губами, проговорил Мстислав Святолавич. — Гордыня немеряная, а как до дела дошло, так удрал во угры… тоже мне, спаситель земли русской…
Берке кивнул, и палач вытянул подвешенного по спине особой плёткой, в шёлк которой были вплетены шипастые металлические колечки. Брызнула кровь.
— Оыыы!.. — не сдержал стона князь Мстислав.
— Говори, пёс, хуже будет! — угрожающе произнёс Берке. — Двое твоих людей сознались, что ты получал оружие по тайному сговору с Магаилом!
— А что так мало, двое? — прохрипел Мстислав. — Плохо трудятся каты…
Новый удар ожёг князя.
— Последний раз добром спрашиваю! Говори — где и когда сговаривались вы с Магаилом об отправке обозов оружных, тобой якобы ограбленных?
— А где сказать? — на сей раз Мстислав как-то ухитрился изобразить запёкшимися чёрными губами усмешку. — Ты место назови, я подтвержу… А то гадать…
Берке кивнул, и палач сменил инструмент — вместо плётки взял устрашающего вида железные клещи.
— Аыыыыы!!!
— Говори, собака!
— Скажу, всё скажу! Это он, он, вот этот давал мне серебро! И людей своих подставлял, и того поганого в городе Деревиче мне на съедение оставил!
— Ах ты собака урусская! — вскочил Бурундай, но Берке остановил его.
— Что ты сказал, урус?
Князь глубоко, судорожно дышал.
— Дураки… вы… оба… Разве… кто… на дыбе… правду говорит? Токмо то… услышите… что сами… придумаете… Аыыыыы!!!
— Говори, собака! Говори, ну!!
— Всё скажу… говорите, где я серебро от этого брал… я подтвержу… удавите Михася… одним подгузником татарским меньше станет… Аыыыы!!!
— Последний раз спрашиваю тебя!
— Дурак ты… и как токмо такие дураки у вас в ханах ходят… Спроси, украл ли я луну с неба, я подтвержу… А то спросите тех, кто вам указал на сговор, они всё скажут… каждый место и время назовёт… своё… Аыыыы!!!
Голова Мстислава мягко мотнулась и упала на грудь.
Берке и Бурундай переглянулись.
— Похоже, и впрямь не врёт пёс. Своей волей действовал.
— И те двое врут, места путают. Ладно! — Берке кивнул палачу. — Сними его, да смотри, чтобы не сдох. Завтра продолжим.
…
— Тятя, дай!
Маленький Юрик тянул ручонки к блестящему на солнце изумруду, оправленному в золото. Князь Михаил, забавляясь, тянул вещицу на цепочке вверх.
— А вот возьми-ка! Э, нет, так-то легко!
— Дай!
Княгиня Елена, полуприкрыв глаза, улыбалась. Как с котёнком играет, ну что это такое, в самом деле… Отвык играть с детьми-то…
Сегодня был редкий день, воскресенье, свободное от повседневных дел, буквально не отпускавших князя ни днём, ни ночью. По этому поводу Елена Романовна предложила выехать на природу, мол, забыла уже, когда была вне городских стен. Князь легко согласился — действительно, погода стоит дивная, чего париться в тереме?
Солнце жарило вовсю, в листве гудели пчёлы. Елена прикрыла глаза, но упрямое солнце пробивалось и сквозь закрытые веки, и в глазах гулял розовый свет, свет утренней зари. Как хорошо… Плыть бы так и плыть, не шевелясь, в потоках майского солнца. Как будто не было и нет войны…
Но она есть.
Елена вздохнула и открыла глаза. Маленький Юрик, завладев наконец безделушкой, сопя, ковырял оправу. Михаил Всеволодович, привалясь спиной к стволу вековой липы, тоже прикрыл глаза.
— Ты когда с Ростиславом-то поедешь, Михась?