Время терпеливых (Мария Ростовская)
Шрифт:
Послышался топот копыт, и трое всадников подскакали вплотную, соскочили наземь.
— Евпатий, мы нашли!
— Где, сколько? — не прекращая учебного боя, спросил воевода.
— В Кривом Логу. Сотен пять или около того. Должно, опять по весям шарить прибыли, сено да хлеб искать… Быстрее бы надо, воевода, покуда не расползлись!
Коловрат одним движением выбил палку из руки ученика, парень зашипел от боли, баюкая ушибленную кисть.
— Всё, на сегодня конец ученьям, Расторопша. Делом пора заняться. По коням!
Лагерь враз
— Ты с опушки зайдёшь, Станьша, а ты, Феодор, станешь в распадке у горелого овина. Глядите оба, чтобы ни один не проскочил!
— Уж не проскочит, не беспокойся!
— Ино ладно. Ты, ты и ты — за мной!
Конные сотни уходили разными путями, привычно беря в мешок вражеский отряд. За фуражом отправляют не самых лучших воинов, конечно, ну да и такие не лишние у Батыги, должно быть. Сотня за сотней, тысяча за тысячей — глядишь, и не так уже велика орда…
— А ну, рысью пошли!
…
— Ох, не нравится мне это место, начальник. Тут где-то ходит бешеный урус…
— Ну! Поговори у меня! С каких это пор монгольские воины стали бояться лесных разбойников? Нас пять сотен!
Булган был зол. И зол потому, что сам боялся. Конечно, показывать этого подчинённым не стоит, но сотник, безусловно, прав. Не стоит рассыпаться по окрестностям, следует держаться вместе. Хотя, говорят, у Адууча была целая тысяча воинов…
Булган поёжился — так явственно встало видение голого трупа с выжженными огнём мужскими достоинствами и отрубленной рукой. А тело весельчака Тюрюубэна и вовсе не нашли среди трёх сотен зарубленных. Зато нашли распяленную кожу, прибитую гвоздями к стене какого-то недосожжённого строения. И на коже той было написано крупными урусскими буквами: "так будет с каждым". И зачем только заставили того урусского шамана прочесть эти буквы…
Булган нашарил фляжку с вином, вынул пробку и жадно глотнул раз, другой. Да, эти урусы не простые. Оборотни, их и стрелы не берут, как говорят, и даже сабли. Деревянные они, вот что.
Из чащи леса донёсся пронзительный свист, слегка ослабленный расстоянием, и тотчас из густого ельника повалили всадники, точно возникавшие из ничего, из этих вот древесных стволов. Волосы на голове Булгана зашевелились. Оборотни, точно оборотни…
— А-и-и-и! — завизжал Булган, размахивая руками, и повинуясь его командам, монголы привычно заворачивали коней, устремляясь за начальником единой конной лавой. Оторваться, во что бы то ни стало оторваться от закованных в сталь урусов…
— Туда! — махнул рукой в сторону одиноко стоявшего на краю ложбины строения Булган, но тут же увидел, что навстречу тоже спешат конные урусы. И со стороны противоположной опушки леса, и отовсюду. Всё, вот теперь, похоже, всё…
— Уррагх! На прорыв!
…
— Может быть, пора, мой Сыбудай? Лис уже вошёл в западню.
Могучие сосны недвижно стояли, осыпанные снегом кроны даже не колыхались. Где-то дробно застучал дятел.
— Нет, мой Бату. Пусть он заглотит наживку. Когда мы услышим звуки боя, тогда и начнём стягивать горловину мешка.
— Тогда он успеет начисто разгромить полутысячу Булгана.
— Не мелочись, Бату. Тем более это не лучшие воины в твоём войске. И потом, Джебе и Бурундай будут ждать начала боя.
Бату-хан покосился на стоявших в засаде воинов. Могучие охранники-нукеры невозмутимо сидели на конях, словно облитые заиндевевшей сталью. Неподалёку топтались урусские кони-тяжеловозы, запряжённые по шесть. Поставленные на полозья камнемёты казались тут странными и неуместными.
Издалека донёсся многоголосый вой, еле слышный в лесной чаще.
— Вот теперь пора, мой Бату.
Молодой монгол махнул рукой, и живая тёмная масса разом пришла в движение, потекла неудержимо и страшно. Сигналов никто не подавал — по предварительному уговору Бурундай и Джебе также должны были начать выдвижение на рубеж атаки, услышав звуки боя.
…
— … Рассказывай.
Коловрат смотрел на стоявшего на коленях пленного без выражения. Молодой ещё совсем… Впрочем, это не имеет никакого значения. Старше ему не бывать.
Слепой Варлам заговорил ровным мёртвым голосом, от которого по спине невольно протекал холодок. Он всегда говорил теперь таким голосом, с тех самых пор, как нашли его в разорённой Рязани.
— Что спрашивать?
— Спроси его, Варлаша, где и какие силы тут поблизости стоят.
Выслушав вопрос, монгол молчал. Стоявший сзади ратник огрел его кольчужной рукавицей по уху.
— Не оглуши, — сказал Коловрат.
— Евпатий! Смотри!
Из недалёкого леса стремительно и бесшумно вытекала сплошная масса монгольской конницы, как муравьи из муравейника. Рязанец кинул взгляд в другую сторону — оттуда тоже рысью выезжали всадники, много, очень много всадников… Вот оно как, значит. Мешок поверх мешка.
Пленный монгол, ощеряясь, заговорил быстро и злорадно.
— Он говорит, ты сам сейчас всё увидишь.
— Спасибо, Варлаша, — Коловрат кивнул ратнику, удерживавшему пленного, и тот одним взмахом отсёк монголу голову, покатившуюся в снег. Тело рухнуло, нелепо скребя ногами, и замерло.
— Что там, Евпатий? — тем же тусклым голосом спросил слепой переводчик.
— Похоже, обложили нас, Варлаша.
— Совсем?
— Похоже, так.
Варлам помолчал секунду.
— Сделай доброе дело, воевода. Рубани-ко. Нож у меня есть, да ведь грех это, самому-то себя…