Время умирать
Шрифт:
— Матату, — она задохнулась от радости.
— Глупый маленький пигмей, — Матату произнес единственные слова, которые знал на английском. И Клодия изо всех сил удержалась, чтобы не разразиться смехом от облегчения, надежды и радости, которые вызвали в ее душе его нелепые слова приветствия.
— О, Матату, я тебя люблю, — выпалила она и схватила кусок бумаги, просунутый через щель прямо к ее лицу. В тот момент, когда ее пальцы на мгновение закрыли просвет между бревнами, Матату исчез, будто унесенный ветром.
— Матату! — закричала она шепотом, но он
Клодия резко развернулась и присела на корточки над зловонной ямой. Стоило охраннице появиться в дверном проеме, как Клодия сердито зашипела: — Пошла вон, не видишь, я занята.
Женщина, видимо, растерялась от неожиданности и тут же исчезла. Стоило Клодии развернуть записку, узнать почерк, и она задрожала от возбуждения, но тут же испугалась, что у нее отберут послание до того, как она успеет прочитать его. Она снова сложила записку и засунула глубоко в задний карман брюк, откуда сможет достать ее, даже если ее руки опять будут в наручниках.
Теперь она снова готова была вернуться к одиночеству в своей камере. Охранница проводила ее обратно в камеру, но уже без излишней жестокости, как раньше.
Клодия поставила ведро на место. Охранница указала на ее руки, и Клодия послушно протянула их. Прикосновение металла к израненным запястьям оказалось даже более болезненным, чем прежде. Мышцы и сухожилия предплечий и плеч заныли от того, что руки опять вернулись в неестественное положение.
Стоило Клодии снова оказаться в наручниках, как к охраннице вернулась ее жестокость. Она тут же вывалила содержимое миски на пол и втоптала его в грязь.
Клодия метнулась к ней.
— Как ты смеешь! — зашипела она на нее, вплотную приблизив свое лицо к черному лицу своей мучительницы и уставившись на нее с такой злобой, что та от неожиданности даже отпрянула.
— Пошла вон! — крикнула ей Клодия. — Allez! Убирайся! — И охранница послушно покинула камеру, ворча и пытаясь неубедительно выказать свое пренебрежение.
Клодия сама изумилась своей храбрости. Она привалилась к двери, дрожа от бессильной ярости, и только потом начала осознавать, какой опасности себя подвергла, — ведь ее могли жестоко избить или лишить единственной и главной ценности — воды.
Силы ей явно придало письмо Шона, которое так рискованно и дерзко передал ей Матату под самым носом у охраны. Прислонившись к двери, она просунула руку в карман брюк и нащупала сложенный листок бумаги, просто чтобы убедиться, что он на месте. Она пока не будет читать его. Она хотела немного потянуть с этим и продлить удовольствие. Поэтому она отправилась к своему тайнику и вытащила оттуда трубочку для питья.
Напившись, она занялась кукурузной лепешкой, аккуратно выбирая зубами из грязи кусочки и пытаясь отряхнуть их от земли и грязи. Она не хотела оставлять на полу ни крошки не только потому, что была голодна, а поскольку знала, что ей понадобятся силы, и потому, что запах еды привлекает крыс. Только поев и напившись, она позволила себе насладиться чтением письма Шона.
Она достала его из кармана брюк и бережно разгладила пальцами. Затем положила его так, чтобы на него падал луч света, и наконец опустилась на колени около него.
Она читала медленно, шевеля губами, как малограмотная, проговаривая каждое слово, которое он написал, как будто хотела попробовать его на вкус.
«Будь сильной, это может продлиться еще довольно долго. Но помни, что я люблю тебя. Что бы ни случилось, я тебя люблю». Ее глаза наполнились слезами, когда она прочитала последние слова. Она откинулась назад и прошептала
— Я буду сильной. Я обещаю, что буду сильной, ради тебя. Я тоже люблю тебя, всем своим существом, я тебя люблю.
* * *
— Может, они и дерутся, как женщины, — заметил сержант Альфонсо, рассматривая кучу захваченного зимбабвийского армейского снаряжения. — Но, по крайней мере, экипированы как настоящие воины.
Форма поставлялась англичанами как часть военной помощи режиму Мугабе, обещанной после свержения режима Яна Смита. Мундиры были отличного качества, и Альфонсо со своими людьми охотно расстались со своей старой поношенной формой тигровой раскраски. С особенным удовольствием они переобулись, сменив свои стоптанные ботинки и грязные кроссовки на черные блестящие кожаные десантные сапоги.
Как только все переоделись в новенькую форму и собрались на плацу, Шон и Джоб проверили каждого и проинструктировали всех по поводу правильного ношения каждой детали снаряжения. Главный портной всюду следовал за ними, тут же подгоняя все несоответствия в размерах.
— Им не обязательно выглядеть безупречно, — сказал Шон, — они не должны быть одеты парадно, достаточно просто опрятного вида, на тот случай, если они вдруг привлекут чье-то внимание. Нам просто некогда терять время на тщательную подгонку формы.
После того как солдаты полностью экипировались, Шон и Джоб в течение оставшегося дня и большей части ночи разрабатывали детальный план операции. Вначале они уселись по разные стороны стола в комнате связи при штабе и попытались вспомнить мельчайшие детали плана базы Большая скала. К полуночи они остались довольны картиной, которая у них сложилась. Однако Шон, наученный опытом, знал, как трудно для новичка соотнести физическую реальность с картой. А по неофициальным данным он знал, что большинство солдат его отряда не умели ни писать, ни читать.
Оставшуюся часть ночи они работали над сооружением модели базы, устроив ее посреди плаца, освещаемого фонарем. Джоб, обладающий художественными наклонностями, изготовил макеты строений базы из древесины баобаба и, используя гальку различных цветов с берега реки, выложил взлетную полосу и дороги по периметру.
Утром весь отряд был построен и осмотрен капитаном Джобом и сержантом Альфонсо. Затем они собрались вокруг модели базы, которая была встречена с большим одобрением, вызвав оживленные споры и комментарии.