Время ужаса
Шрифт:
Голос женщины стал громче, отягощенный эмоциями, голос другой - ниже, в нем слышалось железо. Оба голоса были размыты, слова неясны.
Дверь за Рив с грохотом захлопнулась, и голоса за закрытой дверью наверху лестницы смолкли, быстро, как погасшая свеча.
Рив на мгновение приостановилась, слышно было только ее дыхание, затем она решила продолжить.
Я живу здесь, это и мои покои тоже. Кроме того, ей было интересно узнать, кому принадлежат эти голоса.
Дверь на верху лестницы открылась, и навстречу ей спустилась фигура. Это была Фиа, высокая и темноволосая, ближайшая подруга ее сестры. Увидев Рив, она кивнула в знак приветствия, но не остановилась, а просто прошла мимо нее. Она смотрела в сторону, но Рив заметила, что глаза у Фиа были с красной
Все еще оглядываясь через плечо, Рив вошла в палату - большое помещение, в котором находилось почти тридцать человек. Это была одна длинная большая комната, аккуратные ряды кроватей вдоль двух стен, сундуки у основания каждой кровати, проход посередине.
Больше в палате никого не было.
Рив нахмурилась.
Странно.
Ставни над ее койкой были открыты, и она выглянула на улицу, но там никого не было видно. Рив пожала плечами и подошла к краю своей койки, опустилась на колени перед сундуком, где хранились все ее вещи, хотя на самом деле они ей не принадлежали. Белокрылые отказались от всего мирского имущества, подражая Бен-Элиму в своем благочестивом желании служить Элиону. Все, чем они владели, было подарено им Бен-Элимом, и каждый предмет был полезен для продвижения царства Элиона на земле. Она отперла засов, задвинула его без единого звука - Белокрылые учили дисциплине и чистоте, словно это был путь к святости, - и подняла крышку, придвинув ее к спинке кровати. Внутри оказался целый набор вещей: одежда, сапоги, пара сандалий с железными колодками, ремни, ее лучший плащ, набор для разведения огня, ножи разных лезвий и длины, топор с коротким топорищем, тряпки и масла для ухода за ее маленьким арсеналом. Она порылась в них, заглянула поглубже, а затем вытащила предмет, спрятанный в плаще из тюленьей кожи. Она положила его на пол перед собой и осторожно развернула, обнаружив изогнутый лук.
Лук Бледы.
При виде этого предмета ее охватило чувство вины: он не принадлежал ей, не был выделен ей Бен-Элимом, и поэтому в некотором смысле мог считаться ее собственностью, чем-то запретным.
Но он не мой, он принадлежит Бледе. Я просто присматриваю за ним.
Она видела, как он бросил его в тот день, когда Сирак был побежден, все эти годы назад, в тот самый день, когда он был взят Бен-Элимом в качестве подопечного. Он так и лежал в грязи еще долго после того, как Бледа скрылся за горизонтом, а Эрдене и Исрафил удалились в укромный шатер, чтобы Исрафил обсудил условия и детали капитуляции клана. Когда солнце опустилось за холмы, Рив увидела лук, все еще лежащий на земле, и, не задумываясь, подобрала его, завернула в плащ и положила в палатку вместе с вещами сестры. Она проделала с ним весь путь до Драссила, сама не зная зачем, но что-то внутри неё отозвалось о мальчике, когда Исрафил держал его в воздухе, а обезглавленные головы его брата и сестры лежали на земле у его ног. Она подумала, как бы она себя чувствовала, если бы это была она, а голова Афры валялась бы в грязи. Не то чтобы действия Бен-Элима были неправильными, она это знала. Сирак и Черен ослушались завета Бен-Элима: беречь жизнь, убивать только кадошим и их слуг. Смерть в тот день установила мир, который длился пять лет, и Рив была уверена, что их действия были оправданы.
Но взгляд Бледы...
Она почувствовала волну сочувствия к нему, потому что Рив знала, что Исрафил наказал Кола за этот ужасный поступок. Кол должен был заковать брата и сестру Бледы в цепи и привести их на суд Исрафила, но у Кола была репутация человека, взявшего все в свои руки, более спонтанного, чем большинство Бен-Элимов.
Прошло столько времени, а она так и не вернула лук Бледе, хотя сотни раз решалась сделать это. Что-то всегда останавливало ее.
Она провела кончиками пальцев по рукояти, гладкой и потной от изношенной кожи - Элион знал, сколько часов Бледа тренировался с ним.
Сотни, если он похож на Джин. Чтобы быть в состоянии сделать это после пяти лет бездействия.
Лук был примерно такого же размера, как и тот, которым с таким мастерством пользовалась Джин, меньше, чем в два раза, чем длинный лук, с которым упражнялся Рив, и значительно короче даже охотничьих луков, которыми пользовались разведчики и следопыты Драссила. В выраженных изгибах его конечностей чувствовалась элегантность и красота конструкции. Рив провела по ним пальцами: слои дерева, рога и сухожилий были гладкими и холодными на ощупь.
Я должна вернуть его ему. Возможно, он сможет научить меня...
Шлепанье сапог по камню доносилось до Рив через открытую ставню, по улице снаружи, а затем эхом отдавалось, когда они входили в барак сотни. Несколько ударов сердца - и она услышала, как открылась дверь и ноги загрохотали по лестнице. Поспешно завернув лук в плащ из тюленьей кожи, Рив засунула его обратно в сундук, закрыла крышку и защелкнула замок, когда в комнату общежития вбежала сестра.
'Что ты здесь делаешь?' спросила Афра, хотя она казалась рассеянной, даже не глядя на Рив, вместо этого ее глаза сканировали общежитие.
Ничего", - пожала плечами Рив, усаживаясь на свою койку, и холодный ветерок из открытых ставней взъерошил ее короткие волосы. Афра прошлась по центральному проходу, заглядывая между кроватями.
'Что ты здесь делаешь?' спросила Рив.
Афра прекратила свои поиски и посмотрела на Рив.
'Ты видела Фиа?'
Да. Она уходила, когда я пришла. Она выглядела не слишком счастливой.
'Куда она пошла? Она говорила с тобой?
'Нет, она прошла мимо меня на лестничной площадке. Не сказала мне ни слова".
Афра изучала ее мгновение. Если увидишь ее, скажи, что я ее искала и что мне нужно с ней поговорить".
'О чем?'
'Не твое дело.'
Рив нахмурилась, когда Афра выходила за дверь, а ее сестра повернулась на пятках и ушла.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ДРЕМ
Дрем сидел на сиденье их вейна, свободно держа поводья в одной руке, рядом с ним был его отец. Небо было бледно-голубого зимнего цвета, отчего Дрем подумал о льде, а с Боунфелла дул холодный ветер, от которого нос и уши Дрема казались ледяными.
Ну же, - сказал Дрем, взмахом кнута подгоняя двух пони, тянувших вьюк, к склону, ведущему к стенам Кергарда, и их фыркающее дыхание поднимало облака пара в холодном воздухе. Вьюк был набит шкурками, которые они добыли на охоте, и за шесть лун их жизни были проданы дубильщику Ульфу, за что Дрем был ему благодарен.
Да договорились, что монет хватит на всю зиму и даже дольше, и мне не придется проводить полмесяца с заложенным носом, тряпкой, обмотанной вокруг лица, и руками в оранжевых пятнах.
За деревянными стенами Кергарда были построены новые холмы, раскинувшиеся по обеим сторонам тракта без всякого видимого плана или замысла, - грохот дерева, плетня и соломы, заборы, свиньи, козы, куры, собаки, какофония шума, когда Дрем и Олин проезжали мимо.
"Выглядит по-другому", - заметил Дрем.
Да, и пахнет по-другому", - сказал Олин, хмурясь на прогресс цивилизации вокруг.
После того как они с грохотом въехали в открытые ворота, запах не стал намного лучше, и Олин кивнул охраннику. В Кергарде не было владыки или короля, Запустение было свободно от таких правителей и власти, даже от Бен-Элима, поскольку это были недавно заселенные земли. Группа основателей Кергарда вместе работала над строительством деревни и решила создать демократический совет, в котором не было ни одного человека, который бы руководил или управлял ими. Они назвали себя Собранием, и с годами некоторые умерли или покинули Кергард, а некоторые из новых поселенцев были приглашены присоединиться к Собранию, но ядро Собрания оставалось тем же, что и двадцать лет назад. Среди них был и кожевник Ульф. Они собирали десятину с тех, кто жил в стенах деревни, и из этой десятины оплачивали дороги, ремонт зданий, рабочую силу и, помимо всего прочего, небольшой отряд стражников. В конце концов, это была Дикая земля, и посевы, стада и дома часто нуждались в защите от хищников, которые скрывались и бродили в темных и бушующих северных районах. Большинство стражников были пожилыми людьми, отставными трапперами и охотниками, чьи дни скитаний по Бонефеллу остались позади.