Время ужаса
Шрифт:
Эрдене молчала так долго, что Бледа подумал, что она не ответит.
Ты должен быть сильным", - сказал Эрдене Бледе.
В голосе матери и в том, как крылатый воин смотрел на него, Бледе почудился страх.
Он попытался совладать со своим страхом, сдержать колючие слезы, грозившие пролиться на глаза.
Нет. Я Сирак. Я сын Эрдене, повелительницы всего, что она видит.
'Хорошо.' Бен-Элим наклонился и схватил Бледу за воротник туники, подняв его в воздух. Бледа инстинктивно выхватил стрелу из колчана, прилаживая ее к луку, но Бен-Элим одним движением руки выбил ее из рук Бледы, отчего лук упал на землю. Бледа уставился
Я Исрафил, лорд-защитник Земли Верующих, и ты пойдешь со мной", - сказал Бен-Элим. Я уверен, что твоя мать сохранит мир после нашего отъезда".
'Что? Где? сказал Бледа, слова Бен-Элима просачивались к нему медленно, как сквозь воду.
Ты мой подопечный, Бледа, и Драссил станет твоим новым домом, - сказал Бен-Элим.
Подопечный. Драссил.
Эти слова заставили Бледу отшатнуться, словно от удара. Драссил был крепостью Бен-Элима, далеко на западе.
Я буду их подопечным. То есть пленником.
Нет, - шепотом сказал Бледа. Мама?
Долгое молчание, взгляд между Эрдене и Исрафилом, говорящий о гордости и стыде, о победителе и побежденном. Затем вернулся страх, холод в сердце Бледы, просочился в вены, пронесся дрожью по губам.
Холодное лицо. Не позорь мать. Не позорь мой народ.
Мы договорились, - сказала Эрдене, ее лицо было маской, только глаза говорили ее слова.
Ты должен быть сильным.
Это цена, которую необходимо заплатить, - произнес Бен-Элим. В Земле Верных будет мир. Есть только один враг, только один враг, с которым нужно сражаться: это Кадошим и их последователи".
"Нет", - сказала Бледа, одновременно отрицая и отказываясь. Он почувствовал, как на глаза наворачиваются горячие слезы, и схватился за них, зная, какой позор они принесут.
Алтан и Хекса не позволят тебе сделать это", - сказал Бледа, гнев и страх исказили его голос, а затем раздался порыв воздуха и биение крыльев: с неба спустились еще несколько Бен-Элимов, приземлившись вокруг Исрафила. Первый был светловолосым, со шрамом от лба до подбородка. Он бросил что-то к ногам Исрафила. Они упали с грохотом, покатились по траве и упали неподвижно.
Две головы, глаза выпучены, кровь еще капает.
Алтан и Хекса.
Мир погрузился в безмолвие. В поле зрения Бледы попали отрубленные головы брата и сестры. Он что-то услышал, отдаленно, понял, что это он, что он кричит, извивается и бьется в хватке Исрафила, руки тянутся выколоть глаза Бен-Элиму, но Исрафил держит его на расстоянии вытянутой руки, пока силы Бледы не иссякли, как вино из проколотой кожи. Исрафил смотрел на Бледу темными, лишенными эмоций глазами, затем наконец перевел взгляд на светловолосого Бен-Элима, который бросил головы к ногам Исрафила. Хотя Исрафил не задавал вопросов, даже не произнес ни слова, светловолосый Бен-Элим заговорил, словно отвечая на выговор, опустив глаза.
Они не сдались, - сказал он, шаркая ногами по грязи. Они убили Ремиэля". Его глаза поднялись, яростные и вызывающие, и встретились с глазами Исрафила. Они убили Бен-Элима, не оставив мне выбора". Исрафил долго смотрел на него, затем отрывисто кивнул. Взмахом руки он подбросил Бледу в воздух, великан поймал его и усадил в седло перед собой. Бледа обрел новые силы, бился и корчился, слезы затуманили его зрение, но великан крепко держал его.
Исрафил взмахнул рукой, а затем великан натянул поводья, выкрикивая команду, и огромная гора меха и мышц под Бледой повернулась, уносясь прочь от Бен-Элима и матери Бледы, от своих сородичей и людей, от всего, что он знал, от всего мира Бледы.
К своему новому дому.
К Драссилу.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ДРЕМ
Год 137 Эпохи Лор, Луна Охотника
Дрем с ворчанием поднял еще одну лопату земли и высыпал ее из вырытой им ямы. Он немного отдохнул, попил из шкуры, поднял голову и увидел холодное голубое небо сквозь колышущиеся на ветру ветви. До него доносилось пение птиц; судя по углу наклона солнца, близился закат. Яма была глубокой, уже на уровне его головы, но он продолжал копать, сменив шкуру на кирку, которой размахивал с отработанным ритмом. Десять взмахов киркой, разрыхлить землю, наполнить лопату и выбросить ее из ямы. Снова к кирке. Плечи и спина болели, пот заливал глаза, но он не обращал внимания на дискомфорт, моргал от пота и продолжал безжалостно рубить твердую как железо землю.
Сквозь ритм его работы и шум реки за ямой пробился какой-то звук. Шаги. Он бросил кирку, схватил копье и направил его вверх.
На него упала тень.
" Этого хватит", - сказал Олин, его отец, глядя на него сверху вниз сквозь путаницу серо-железных волос.
'Недостаточно глубоко', - пробурчал Дрем, опустив копье и снова взяв в руки кирку.
Она достаточно глубока, чтобы вместить любого лося, которого я когда-либо видел", - сказал Олин.
Дрем копал ямы с десяти лет. Насколько глубокие? спрашивал он своего отца все эти годы. В два раза больше твоего роста, - отвечал ему отец. Тогда отец копал яму вместе с ним, разбивал землю, а Дрем занимался лопатой. Но теперь, одиннадцать лет спустя, Дрем копал в основном сам, а его отец расставлял ловушки на охоте, используя петлю и веревку. Ему приходилось напоминать себе, что больше не нужно копать охотничьи ямы в два раза выше его роста, не теперь, когда он вырос в мужчину, да еще и высокого. Однако ему все равно было неловко останавливаться. Он любил делать все так, как ему сказали в первый раз, и не любил перемен. Усилием воли он в последний раз ударил киркой по земле и почувствовал, как она соприкоснулась с чем-то твердым, отчего по его руке пробежала дрожь.
Похоже, ты нашел корень горы", - сказал Олин. Давай, поедим.
Дрем выдернул кирку, подбросил ее вверх, потом лопату, а напоследок протянул древко копья. Олин ухватился за него и крепко держал, пока Дрем выбирался из ямы. Его отец хрипел от напряжения, хотя, казалось, он был сделан из мышц, тощих и узловатых, как старые корни.
Дрем повернулся и посмотрел на свою работу.
Ты выбрал хорошее место, - сказал Олин, глядя на хорошо утоптанную тропинку, которую пересекала яма. Она вела вниз от предгорий, где они стояли, к плодородной равнине, а земля вокруг реки была мягкой и болотистой.
Дрем улыбнулся похвале отца.
Вместе они набросили на яму решетку из ивовых прутьев, затем тонкий покров из веток и листьев, наконец, немного коры и лилий.
Для лося это вкуснее, чем горячая каша с медом в зимний день", - сказали они вместе, завершая свой ритуал, а затем повернулись и пошли вверх по крутому склону к своему лагерю, а река белой пеной текла рядом с ними.
Когда Дрем поворачивал вертел на маленьком костерке, жир с четвертованного зайца плевался и шипел, капая в пламя.