Время войны
Шрифт:
Он как раз только что узнал, что амурцы форсировали пограничные реки и за несколько часов продвинулись вглубь целинской территории на расстояние от десяти до восьмидесяти километров.
Амурские танки проходили по целинским понтонам, амурские самолеты сбрасывали десанты, а целинская народная армия даже не пыталась обороняться. В стороне от узких полос прорыва она по приказу из Центара сама шла в атаку и, неся чудовищные потери, тоже форсировала реки, только в противоположном направлении.
Здесь амурская армия и правда стремительно отходила, заманивая противника в полосу
История столетней давности повторялась один к одному. Могучая целинская армия снова наступала на те же грабли.
Но на этот раз был еще и дополнительный фактор. Две трети легиона маршала Тауберта охватывали этот огромный фронт широкими клещами, а дезинформаторы продолжали работать, не покладая рук, окончательно запутывая целинских командиров всех уровней.
Все складывалось как нельзя лучше. Амурское наступление одним махом решало массу проблем легиона. Но Тауберт снова был недоволен.
— Я приказал закрыть границу и не допустить амурского вторжения! — кричал он. — Их наступление надо немедленно остановить! Это наша территория, и она должна остаться за нами.
И он чуть было не отдал приказ повернуть оружие против амурцев.
Возражения землян на него больше не действовали, но тут воспротивился даже старший военный советник «Конкистадора».
— Легион не выдержит войны на два фронта, — сказал он. — На данный момент амурцы — естественные союзники легиона, и к ним надо относиться соответственно.
А Сабуров, пользуясь случаем, решил закинуть удочку насчет союза с мариманами. И заметил, обращаясь не столько к Тауберту, сколько к эрланским советникам:
— На западе легионеров принимают за островитян. Все, кто пытается передать информацию с Закатного полуострова в Центар, упорно говорят о мариманском десанте. А насколько нам известно, мариманы будут рады помочь любому, кто задумает сокрушить ЦНР — даже не ради территориальных приобретений, трофеев и контрибуций, а просто чтобы обезопасить свои острова от набегов с севера. Если мы предложим им союз, то получим добровольцев, оружие, технику и боеприпасы.
— Вам мало той техники и боеприпасов, которые захвачены на Закатном полуострове? — саркастически спросил Тауберт, разглядывая цифры из последней разведсводки на дисплее.
— Мало! — ответил Бессонов. — Сутки еще не кончились, а некоторые фаланги уже израсходовали по два-три боекомплекта. А их всего шестнадцать на всю войну. И потери в технике на востоке уже выше запланированных. А что будет, когда начнется организованное сопротивление?
— Если вам мало трофеев, почему до сих пор не начато наступление на Гаван и Уражай?! — взорвался маршал. — По моим сведениям, полная готовность к операции была достигнута восемь часов назад!
— Я называл причины по меньшей мере десять раз, — огрызнулся Бессонов.
— А я по меньшей мере десять раз говорил, что они неубедительны, и наступление должно начаться немедленно.
— Может быть, вас убедит возможность захватить в плен второго человека в Народной Целине? — произнес начальник разведки Сабуров. — Если мы начнем наступление сейчас, Пал Страхау наверняка развернет свой самолет.
— Сколько часов вам надо на его захват? — раздраженно спросил Тауберт.
— С последующей радиоигрой — не меньше суток. По моим сведениям, в округа поступила команда готовить все армейские части к отправке на восток. Для тыловой и гарнизонной службы остаются только внутренние войска, школы и училища. Если Страхау подтвердит Бранивою, что на западе все в порядке, 5-я армия может начать погрузку уже завтра. И тогда мы перехватим ее на марше, в вагонах.
— А если она не начнет погрузку, вы потребуете у меня новой отсрочки?
— Вряд ли, маршал-сан, — ответил Сабуров. — Не думаю, что при сложившихся обстоятельствах нам удастся водить Центар за нос больше двух дней.
31
Чайкинская военная школа, бывшая имени Тимафею, а ныне безымянная, ввязалась в бой случайно.
В первой половине дня она получила из штаба округа и городской военной комендатуры несколько противоречивых приказов и пыталась выполнить их все одновременно, хотя для этого пришлось бы двигаться в разные стороны.
Один приказ, впрочем, требовал оставаться в казармах до получения дальнейших распоряжений, и этот вариант командованию школы был больше всего по душе. Но тут раздался новый окрик из штаба округа:
— Почему школа до сих пор не вышла в направлении Рудны?
Начальник школы был человек умный и ясно чувствовал какую-то нестыковку. На кой черт посылать в Рудну военную школу, если в округе полно боевых частей. А главное, совершенно ясно, что бои идут в самом Чайкине, и выводить части из города в такой обстановке — это преступление.
К тому же дезинформаторы легиона уже сами запутались в собственных приказах, и их успех предопределялся только массовым идиотизмом офицеров, занявших командные должности после того, как в чистках были угроблены все сколько-нибудь компетентные кадры.
Но начальник Чайкинской военной школы был совсем не таков. Его выпустили из тюрьмы несколько дней назад и готовили к отправке на восток, но пока не решили, на какую должность его назначить, и временно поставили во главе военной школы.
Так что, поразмыслив как следует над приказами, которые сыпались на школу, как горох, генерал Леучинка пришел к единственному разумному выводу: штаб округа и городская военная комендатура захвачены врагом.
И Лучинка, не задумываясь, отдал своим людям самую логичную в этой ситуацию команду:
— Не подчиняться никаким приказам, переданным по радио и телефону. Будем ждать нарочных с пакетами или подхода наших войск.
— Но ведь штаб округа приказывает нам покинуть город! — возмутился начальник штаба школы, но Леучинка до ареста был генерал-лейтенантом, а начштаба только неделю назад стал подполковником, так что весовые категории были слишком неравны.
— Я верю только первому приказу штаба округа — оставаться в казармах, — сказал генерал тоном, не терпящим возражений. — Штаб наверняка захвачен противником. Никто в здравом уме не пошлет военную школу из Чайкина в Рудну, что бы там ни происходило.