Время вспомнить все
Шрифт:
– Полковник, есть громкоговоритель? – обратился к полковнику ОМОН генерал Глебов.
– На той стороне, возле машин.
– Хорошо, – кивнул Забродов, – минут через десять он мне понадобится.
И в это время немного приоткрылась гаражная калитка, послышался крик, нервный и злой:
– Эй, не стреляйте, мать вашу…! Ребенку плохо! Я его выпускаю. Но учтите, времени у вас мало.
Из двери вытолкнули ребенка. Мальчик шел, волоча за собой ранец за отстегнувшуюся лямку, он шел спотыкаясь, покачиваясь. Сделав шагов семь, застыл на месте, а затем перегнулся пополам, и его начало рвать.
Илларион двинулся к ребенку. Его даже не успел остановить никто из оцепления, ведь все следили за воротами. Илларион подошел к мальчику, наклонился, поднял ранец и, даже не глядя на гараж, повел его, спрятал за машину.
– Забродов! Капитан Забродов! – послышался крик из гаража. – Вы-то нас знаете, мы шутить не будем.
– Знаю, – крикнул Илларион, – я еще с вами поговорю.
– Не хрен с нами говорить, пусть самолет готовят.
А если самолета не будет, или вы что-нибудь надумаете, мы себя не пожалеем, рванем гараж!
Забродов не отвечал. Дверь гаража закрылась. Понемногу парнишка пришел в себя.
Илларион присел на корточки:
– Тебя как зовут?
– Шура, – ответил мальчик.
Он был хорошо одет, у него были длинные светлые волосы.
– Слушай, Шура, что там в гараже?
Мальчик передернул худыми плечами:
– Все сидят в автобусе, выходить никому не разрешают, только пописать дали, водили в угол по одному.
Гараж они заминировали, – голосом знатока сказал одиннадцатилетний школьник.
– Чем заминировали?
– У них там гранаты и, как говорили, мины.
– Большие круглые?
– Да-да, как торт.
– Противотанковые, – сказал Забродов.
– По моему, противопехотные.
– Может быть, молодец. Какое у них оружие, Шура?
– Два автомата, рожки связанные.
– – А во что они одеты?
– В бронежилеты. Гранаты, патроны я сам видел.
– Бронежилеты, говоришь?
– Да, и целый ящик патронов, ящик такой зеленый…
– Молодец.
– А еще у одного рука завязана белой тряпкой, ранен он.
– У кого? Как зовут, не запомнил?
– Почему не запомнил, Андреем зовут. Он вроде как добрый, а второй – злющий, сумасшедший, крыша точно поехала. Меня от запаха бензина тошнит.
Там бензина две бочки, а они курят – одну за другой.
– Сигарет у них много?
– Не знаю, – сказал ребенок, задумался, – из одной пачки оба курят.
– Значит, до конца ультиматума, точно, пачку докурят, а потом еще больше обозлятся.
– Ваш шофер курил?
– Да. Они и забрали его сигареты.
– Они пьяные? – спросил Илларион, заглядывая в глаза мальчику.
– Немного, но по-моему, больше травой обкуренные.
– Ишь ты, разбираешься!
– Кино смотрю, в Москве живу все-таки, а не где-нибудь.
– А твой отец кто?
– В таможне работает, в аэропорту.
– Понятно. Серьезный, должно быть, мужчина.
– Серьезный, – сказал Шура. – Волнуется.
– Думаю, Шура, твой отец там, за оцеплением. – Забродов вышел из-за машины и стал метрах в двадцати напротив гаражных дверей. – Эй, Андрей, ты меня слышишь?
В гараже царила тишина. Затем скрежетнула дверь, приоткрывшись совсем на немного.
– Слышу, капитан.
– Тебя серьезно ранило?
– Автомат держать могу.
– Это хорошо. А крепко его держишь?
– Крепко, капитан.
– Руки не дрожат?
– Нет, не дрожат. Вы же сами учили, рука бойца не должна дрожать.
– И с кем ты воевать собрался?
– Ни с кем, – крикнул Андрей Сизов, – мы хотим с Витьком отсюда убраться подобру-поздорову, не хотим проливать кровь. Так что вы скажите им, капитан, чтобы они дурака не валяли, а приняли наши условия.
Все-таки две бочки бензина – это серьезно, будет настоящий крематорий, все сгорит, как в плавильной печи.
– Красиво говоришь, Андрей. Может, вам сигарет передать?
– Не надо.
– Тогда я пошел, – абсолютно спокойно, будто просто вел дружескую беседу, сообщил Забродов и не спеша отправился за угол дома, где его поджидали генерал Глебов, милицейский полковник и Андрей Мещеряков.
Расспрашивать о разговоре было бы глупо, все происходило на глазах, каждое слово слышали.
– И что? – только и спросил полковник Мещеряков.
– Погоди, время у нас есть. Главное сбить их с толку, вывести из того состояния, в котором они сейчас пребывают, – Забродов уселся на бампер машины и снизу вверх посмотрел на полковника в бронежилете. – Вы армянин, по-моему?
Тот насторожился. Обычно в приличном обществе о национальностях говорить не принято, тем более в Москве о том, что человек – кавказец.
– Я из Баку.
– Армянин?
– Да.
– Вот это и плохо, – в голосе Забродова не прозвучало ни презрения, ни ненависти, просто констатация факта. Человек – армянин, и это почему-то плохо.
– А то, что они русские – это хорошо? – в сердцах воскликнул милицейский полковник, показывая на гараж, в котором засели два спецназовца, ставшие террористами.
– Тоже плохо. Вот это-то и нехорошо, что судьба свела вас вместе. Мне все равно, кто вы по национальности, я людей по этому принципу не делю, но существуете-то вы в данной ситуации не для меня, а для них. А у этих ребят на лицах кавказской национальности крыша поехала. Они только услышат легкий акцент, рука сама к оружию тянется. Я не прав?