Время вьюги (часть первая)
Шрифт:
У моста сидела плотно закутанная в шерстяной платок женщина неопределенного возраста. Рядом с ней примостился мальчик лет десяти. Попрошайничество по калладскому закону приравнивалось к воровству, а воровство - к диверсии против государства. Раньше за это можно было легко лишиться рук, а потом попрошаек стали отправлять куда-нибудь, куда солнце не заглядывает, добывать камни, уголь или даже "голубое серебро". На рудниках, где обнаружилось последнее, больше полугода не выживали даже сильные мужчины. В общем, профессиональных нищих в Каллад не было уже лет двести. Зато имелось некоторое количество уличных
Носы у обоих по цвету мало чем отличались от лучших калладских маков.
"Мир остается прежним, мир всегда остается прежним", - как заклинание повторил про себя Наклз, проходя мимо. Аксиома Тильвара, по большому счету, исключала сколько-нибудь значительное изменение баланса того, что принято считать "добром" и "злом". Кто-то все равно будет вести занятия в Калладской Академии Наук и пить после этого теплый чай на кафедре, а кто-то будет сидеть у моста, пытаясь продать никому не нужные свечи омерзительного желто-зеленого цвета. Кто-то взойдет на трон, а кто-то - на плаху. Кто-то будет убивать в Рэде, а кто-то будет умирать в Каллад. Ничего никогда не менялось.
Наклз развернулся и пошел обратно, к сидящей паре.
– Сколько?
– рассеянно полюбопытствовал он, кивнув на свечи.
Женщина подняла на него бесцветные глаза и хриплым голосом ответила:
– Большая - пять кольдэ. Маленькая - три. Возьмете две - сброшу кольдэ с каждой, мессир.
– Все вместе - сколько?
В бесцветных глазах мелькнуло что-то непонятное.
– Вы покупаете свечи или мой уход отсюда?
Наклзу хотелось сказать, что он покупает отсутствие воспаления легких у ее ребенка, но мальчишке было лет десять, не меньше, а в таком возрасте оскорбления уже запоминались. Поэтому он только пожал плечами:
– Свечи. У меня званый вечер. Давайте сюда все, что есть. Сколько?
Женщина какое-то время беззвучно шевелила губами, видимо, считая, потом ответила:
– Восемьдесят пять кольдэ.
Наклз полез в кошелек, хотя прекрасно знал, что там не будет ни восьмидесяти пяти, ни даже пяти кольдэ. Он навскидку даже не мог вспомнить, когда в последний раз держал в руках мелочь: на профессуре в Каллад не экономили, потому что предпочитали в отдаленном светлом будущем сэкономить на тюрьмах. В лучшем случае в кошельке могло оказаться несколько марок серебром. Но лучший случай, как известно, наступал крайне редко: серебра тоже не оказалось. Наклз протянул торговке хрустящую ассигнацию.
– У меня нет сдачи, - холодно сказала женщина.
– Доставка включена в оплату, - в тон ей отозвался Наклз. И назвал адрес. Бумага легла в покрасневшую ладонь и тут же исчезла где-то в складках платка.
– Храни вас Создатель, - ухмыльнулась торговка. В традиционно атеистически настроенном Каллад за такие слова легко можно было получить в зубы.
– Сынок, поблагодари доброго господина.
Мальчишка исподлобья поглядел на Наклза и буркнул:
– Спасибо. Храни вас Создатель.
"Рэдцы", - сообразил Наклз, глядя в полные ненависти светлые глаза. Ниже глаз обнаружилась латаная-перелатаная курточка и недоплетенное лукошко в очень красных руках. Это решило дело. Наклз молча присел на корточки и пересыпал все содержимое кошелька в лукошко, не переставая мерить мальчишку взглядом. Парнишка платил той же монетой, но сдался первым.
– Б... калладская, - пробормотал он по-рэдски.
– Я прекрасно понимаю твой язык. И я не могу быть б... хотя бы в силу пола, - на чистейшем рэдди ответил Наклз. Глаза торговки стали круглыми, как монеты.
– Тогда ты прекрасно понимаешь, что вас ждет, - на рэдди продолжила она.
– Надеюсь, ты боишься.
– Мало кто здесь хотел этой войны. Проклинайте виноватых, а не всех.
Женщина хрипло засмеялась.
– Так вы убивайте виноватых, а не всех!
– Вы не хуже меня знаете, что это невозможно.
– Нет ничего невозможного. Вся Рэда молит Создателя, и когда-нибудь Он ответит. И знаешь, что тогда случится?
С Наклзом столь важные персоны не разговаривали, он с ними - тем более. Но узнать было соблазнительно.
– Нет.
– Наклонись ближе.
Выполнение просьбы дамы попахивало возможностью обзавестись вшами. Впрочем, вряд ли они стали бы прыгать на таком холоде. Наклз подался вперед.
– Ваша кровь восстанет сама на себя, - тихо, почти нежно пообещала женщина ему на ухо.
– Меня зовут Марина. У меня было пятеро детей, остался один сын, да и тот не мой, а соседки. В тот день, когда Каллад падет, ты вспомнишь меня. Ваша драгоценная калладская кровь восстанет сама на себя, и все будет кончено.
Что-то в ее тоне было такое, что Наклз даже не оскорбился, а просто слегка оторопел. Как если бы увидел в школьной хрестоматии нечто из высшей математики. Ничего сложного или страшного в сказанном, конечно, не было, а было легкое выпадение из общей логики происходящего, как случайная фальшь в мелодии.
Но у Наклза на такие вещи была приобретенная на профессиональной почве аллергия. Ненавидел он доморощенных пророков и пророчиц всех мастей.
– Поверь мне на слово, для вас все кончится еще раньше, - так же тихо и ласково пообещал ей Наклз.
– Расти своего змееныша хорошо. Лет через пять его уже можно будет записать в передовой отряд калладской пехоты. Я не знаю, как выглядит кровь, восставшая сама на себя, но знаю, что ударные части, сформированные из неграждан, живут в среднем трое суток. Меня зовут Койанисс, и плевать мне, вспомнишь ли ты меня в тот день, когда станешь матерью очередного славного героя, павшего за Каллад, поняла?
– Мразь!
– пронзительно взвизгнула женщина и попыталась вцепиться Наклзу в волосы, но он легко увернулся. Быстро выпрямился, развернулся, взметнув подолом плаща тучу снежной пыли, и, не слушая дальнейших воплей, пошел по мосту.
Впрочем, долго орать торговке никто бы не дал. Во-первых, на улицах Каллад было запрещено говорить на любом языке, кроме морхэнн, и вряд ли мадам попала бы под исключение как иностранный дипломат или особа прибывшая по специальному приглашению. Во-вторых, ругаться посреди бела дня не разрешалось даже на нем. В-третьих, негражданам вообще лучше было помалкивать. И, если бы при ней обнаружили такую сумму в золоте, разговор был бы предельно коротким, в-четвертых.