Время вьюги (часть первая)
Шрифт:
В полку ее любили в той мере, в которой вообще можно любить справедливого человека, а Дэмонра, при всем своем крутом нраве, была кристально справедлива. Она не обладала обаянием Магды, утонченностью Зондэр или хотя бы красотой Кейси, но Эрвин точно знал: начни рушиться мир, он помчался бы к этой женщине, и не за утешением, а за разумным приказом. Ее было ни камнями с неба, ни гневом начальства не напугать.
– Эрвин. Я все еще жду ваш ответ.
– Я не могу дать каких-либо гарантий: я не был здесь почти шесть лет, - попытался увильнуть Нордэнвейдэ. Не тут-то было. Дэмонре случалось общаться с Маэрлингом, пытавшимся отвертеться от встречи с папенькой. У нее явно имелся абсолютный иммунитет к оправданиям.
– Суеверия так быстро не меняются, лейтенант.
– Хорошо. Шнуруют они обычно крест-накрест, как все, только правый шнурок всегда кладут поверх левого. Оставляют длинные концы. На правом завязывают три узелка. Зачем - не знаю. Видимо, это что-то с языческих времен. Я жил в доме органиста при церкви, мне таких тонкостей не объясняли.
– Ясно, - кивнула Дэмонра.
– Что-то еще?
Эрвин опустил глаза:
– Определенные ... детали одежды крестьянки не носят.
Нордэна фыркнула:
– Боюсь, при отсутствии упомянутой детали чужачку во мне заподозрят значительно раньше. Полушубок будет застегнут стратегически правильным образом, не беспокойтесь. К тому же, думается мне, такой слой ваты удержит винтовочную пулю, - усмехнулась она.
– Я б сходила, да я на рэдди могу только на ... послать, - пояснила Магда.
– И то с жутким калладским акцентом.
Эрвин невольно улыбнулся. Калладский акцент - очень жесткий выговор, характерный для морхэнн - и вправду был страшной вещью. Особенно незабываемо он звучал, когда калладцы, в фонетическом алфавите которых почти не было мягких звуков, пытались изъясняться на нежном и певучем рэдди. "Полушко-полэ", распеваемое пьяным вдрызг Витольдом Маэрлингом, в свое время казалось Эрвину сущим кошмаром. До знакомства с Анной, надо признать. После этого лейтенант серьезно пересмотрел критерии ужасного.
– Вам бы еще на шею ладанку повесить. Если это не очень противоречит вашим убеждениям, - добавил Эрвин. Ему, конечно, было интересно, во что же такое ввязывается полковник. Не каждый день высший офицерский состав устраивал костюмированные представления на территории вероятного противника. Но, если жизнь Эрвина чему-то и научила, так это лишний раз промолчать.
– Ладанку... А молнии в Рэде по грешникам бьют прицельно? И до земли долетают?
– уточнила Дэмонра.
– Или как везде?
Молнии были штукой загадочной. Эрвин, случалось, видел их в небесах - всего раза четыре за жизнь - но вот чтобы те долетели до земли - никогда. И вообще считал, что ударивший с небес белый огонь - просто байка с Архипелага. У них там вроде как и молнии до земли долетали, и Гремящие моря пели, и тролли днем превращались в камни, а ночью устраивали обвалы в горах. Это цветущей Рэде можно было не размениваться на сочинение красивых легенд, а жителям Дэм-Вельды, наверное, требовалось обосновать свое сидение на холодных каменных островках на самом краю обитаемого мира какими-нибудь волшебными чудесами.
– Как везде.
– Тогда и впрямь сейчас позаимствуем у кого-нибудь подходящую цацку. Спасибо, Эрвин. Можете быть свободны. Только по пути распихайте Маэрлинга и скажите, чтобы пулей летел сюда. И, лейтенант, вы, разумеется, меня не видели. Майор Мондум отчитывала вас за пропавший самовар водки.
– Который я вам, кстати, Эрвин, еще долго буду помнить, - вздохнула Мондум.
– А уж Гребер и подавно не забудет, - широко ухмыльнулась Магда.
– В окно, небось, вылил? Ты уж, Эрвин, обижайся не обижайся, но на такой поступок способен только упырь. Или Наклз.
– Наклз бы водку не вылил. Он считает, она отлично оттирает полы.
– Вот я и говорю, что души у него нет!
– Да вот уж этим заявлением ты его вряд ли обидишь. Он согласится с выводом, но не с причиной.
* * *
Дэмонра кивнула на расстеленную по столу карту. Витольд Маэрлинг, с третьей попытки сумевший сфокусировать взгляд, воззрился на переплетение сплошных и пунктирных линий. Он искренне пытался понять, какое отношение карта имеет к предмету, за который он, судя по виду майора Мондум, сейчас будет получать разнос.
– Витольд, как у тебя с памятью?
– Я не помню, кому и сколько проиграл, госпожа полковник, - с ходу предвосхитил все дальнейшие вопросы Витольд. Маэрлинг упрямо смотрел в карту и карты не видел. Он в принципе терялся в догадках, как сумел без приключений добраться до шестого купе.
– Я вообще не помню, с кем я играл.
– Похвальная забывчивость, - оценила Зондэр, поблескивая синими льдинками глаз.
– Особенно учитывая, что игра запрещена.
Витольд вздохнул. Обсуждать устав с обладательницей таких восхитительно синих глаз было даже большим дурным тоном, чем этому самому уставу всегда следовать. Увы, майор Мондум относилась к правилам и порядкам с почти религиозным пылом. Такая страсть такой женщины, несомненно, заслуживала иной точки приложения, но что было поделать. Витольд бы не удивился, узнав, что Зондэр, за достойную жизнь загремев в рай, очень огорчится и отпросится у Создателя парой этажей пониже, строить бесов и прививать им основы дисциплины. Несчастные твари доживали последние спокойные дни.
– Какая жалость. Я, наверное, играл с зеркалом. Это тоже запрещено?
Дэмонра поморщилась:
– Я спросила про память. Проблемы, лейтенант, решаются по мере поступления.
Вот уж в том, что от полковника может поступить масса проблем, Витольд нисколько не сомневался. Он уже не первый год сажал морковку и считал себя морально готовым вернуться в университет, чтобы там все-таки дописать кандидатскую на тему "Широкий взгляд на вещи как национальная черта нордэнов".
– Тогда не жалуюсь.
Дэмонра улыбнулась:
– Вот сейчас мы это проверим. Если ты соврал, Витольд, я буду считать это попыткой диверсии. И уж тогда не поленюсь выяснить, сколько ты проиграл зеркалу по имени Крессильда Виро, и попрошу графа погасить долг.
Реакцию папаши представить было несложно. Почтенный граф рассказывал, что в юности не касался карт, вина и женщин. Правда бабка Витольда после наливки, хихикая, рассказывала совершенно другое, но это уже были детали. Эвальд Маэрлинг весьма нервно относился к карточным долгам сына. То есть сперва он их оплачивал, а потом неизменно состоялся "серьезный разговор" за жизнь, в результате которого Витольд обычно бывал больно бит, не всегда по морде, но всегда - по самолюбию. Виконт вздохнул: