Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Койанисс сунул руку в банку из-под муки и пропустил субстанцию между пальцев. Ну конечно же. Пепел.
— Что ты делаешь?
— Мука…
— Мука как мука, ты же сам три мешка купил на прошлой ярмарке.
Шутка состояла в том, что Койанисс, если постараться, даже мог припомнить эту самую ярмарку. Но с полным впечатлением, что его там не было и он восстанавливает события по чьему-то подробному, но бессвязному рассказу.
— Да, конечно, — маг вернулся в столовую, надеясь не услышать больше никаких вопросов, сел, уставился на остатки кофе в чашке. Элейна замерла в дверном проеме.
— Маргери, когда пойдем смотреть паровозы? — поинтересовался Койанисс и напряженно ждал ответ.
Девочка причмокнула губами, метнула на мать какой-то затравленный взгляд, потом опустила глаза на тарелку:
— Нет. Не хочу паровоз.
Ну конечно. Маргери не хочет смотреть паровоз. Как маг Койанисс мог поверить во многое. В вещи удивительные и невозможные — в призраков, знамения, жизнь после смерти. Но в невероятные — чтобы бредящая путешествиями девочка, месяцами торчащая в лесном домике, где из всех развлечений у нее имелся пони и книги, отказалась любоваться своими любимыми сказочными чудищами, выбрасывающими в небо черные клубы — в них он поверить не мог.
— А что хочешь?
Еще один быстрый взгляд на мать.
— Чтобы ты остался с нами.
Койанисса пробрала дрожь.
— А летом на море? Ты же не видела моря…
— Я… я хочу новое платье.
Ровный, безэмоциональный ответ. В отличие от него, Маргери разучила свою роль неплохо.
— А ты, милая, хочешь на море?
— Нет. Я была там в детстве и сильно обгорела, — или воображение играло с Койаниссом злую шутку, или злую шутку отпустила Элейна. — Второй раз не хочу.
Теперь маг уже почти не сомневался, что Элейна издевается.
Койанисс обошел стол и склонился над Маргери. Та подняла на него честные голубые глаза, ясные, как небесная лазурь, сосредоточенные, живые.
— Я хочу, чтобы ты прилежно учила географию. Ты станешь путешественницей, открывательницей новых земель. Понимаешь?
Маргери кивнула, косички согласно дернулись в такт. И Койанисс снова почувствовал посторонний запах. Наклонился над золотоволосой макушкой, принюхался.
Миндальное мыло — очень много миндального мыла — и другая горечь, не миндальная.
— Почему от ее волос пахнет пеплом? — резче, чем собирался, спросил он у жены.
Элейна пожала плечами:
— Я говорила ей не играть в камине.
Элейна, маг или мир — возможно, все трое разом — явственно сходили с ума.
— Играть в камине?! Что за чушь. Маргери?
Маргери, услышав окрик, словно сжалась и посмотрела на мага испуганно:
— Я больше не буду! Никогда-никогда!
Койанисс испытывал прямо-таки непреодолимое желание швырнуть кофейник о стену, перевернуть стол, расколотить чашку — словом, уничтожить хоть что-то, только бы не сорваться окончательно.
— Вообще не смей больше к камину подходить, — как мог тихо и спокойно сказал он. — И к печи не смей.
Маргери смотрела все так же честно и испуганно:
— Хорошо. Хорошо, папа, не буду. Я уже все сделала и больше не буду.
Койанисс даже уточнять не стал, что «все» она сделала. Ответ лежал на поверхности. Маг в гробовой тишине вышел в гостиную, схватил кочергу и поворошил золу. Секунд через десять кочерга наткнулась на что-то твердое. Койанисс, чихая, полез внутрь. Где-то в глубине души он очень боялся наткнуться на детские кости, но нет — вытащил только останки красотки Аннабель. Обугленную головешку без рук и ног, с дырявой совершенно лысой головой и полопавшимся от жара фарфоровым лицом. Черные трещины лежали как частая паутина, стеклянных голубых глаз — не человеческих и не звериных — у куклы не осталось.
Койанисс, прихватив с собой обожженную тварь, вернулся в столовую и швырнул ее на пол.
— Вы что, издеваетесь? Так недолго пожар устроить! Как я должен это понимать?
Элейна тихо, деревянно рассмеялась. Маргери забилась на стул с ногами и испуганно зыркала то на мать, то на отца.
— Она тебе разонравилась или что?
— Н-нет, — с запинкой выдала Маргери. Она, похоже, собиралась расплакаться.
— Тогда зачем ты ее сожгла?
Детское личико жалко скривилось:
— Но ведь, если кукла сгорела один раз, она должна сгореть.
Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, кто вложил в пустоватую в силу возраста головку Маргери такой непрошибаемый фатализм.
— Это, конечно, мама сказала?
Дочь несмело кивнула.
— Иди к себе, Маргери. Нам с мамой нужно серьезно поговорить.
Элейна хохотала все громче:
— А что, постулат о единственности будущего уже пересмотрен? Уж не рэдский ли цетник его пересмотрел? Может, аксиома Тильвара тогда на радостях отменяется, а? Скажи Маргери, что она отменяется, если это так! Скажи Маргери, скажи мне, можешь пойти и Бочке тоже это сказать, морковку ей принеси, когда с дерева снимешь… Мне просто интересно: ту вторую неделю кормишь дохлую пони морковкой, а нас ты как спасать придумал?
Койанисс молчал, как оглушенный. Значит, Элейна не просто подсознательно чего-то боялась — она совершенно четко знала, что что-то произошло. И тоже видела труп Бочки.
— Хотя… дай угадаю? Ты ведь не думаешь нас спасать, да? Ты думаешь, куда бы сбежать на этот раз? Тот, кто удрал один раз, ведь должен удрать второй раз, да?
— Маргери, иди в комнату! — рявкнул Койанисс, глядя на замершую, как кролик перед змеей, девочку. — Марш! Сию же секунду, и дверь за собой закрой!
Дочка, словно разбуженная этим окриком, дернула головой и действительно выскочила из столовой — точь-в-точь перепуганный кролик. А потом хлопнула дверь с другой стороны коридора.
Элейна прищурилась:
— Ах, какое благородство. Только второй раз ты отсюда не удерешь. Как, открывается твоя любимая подружка-Мгла?
Койанисс смотрел на существо, которое могло быть или не быть его женой, и лихорадочно думал. Конечно же, Мгла не открывалась. Нельзя открыть Мглу, уже находясь во Мгле. Значит, его и вправду утянуло куда-то очень глубоко. Так глубоко, что он даже не помнил, откуда все началось. Может, с аксиомы Тильвара и попытки ее обмануть. А может — с пустого товарного вагона из сна, последнего его четкого и осмысленного воспоминания, к сожалению, никак не связанного ни с прошлым, ни с будущим.