Время взаймы
Шрифт:
Нет, Цезарь и сам когда-то хотел свободы: настоящей, как в книгах про французскую революцию. Он даже в органы пришел для того, чтобы победить административно-командную систему, но быстро понял, что кабы она не работала, то издохла бы сама… Хотя, ничего не поделаешь. Герои мертвы.
Именно в такие моменты Цезарю больше всего хотелось в поле, хотелось почувствовать в руке тяжесть пистолета, хотелось, чтобы адреналин в кровь и так далее, но теперь не по чину, отступать некуда, позади… Ничего позади и нет. Брак, развалившийся на самом интересном месте и ревматизм. Но все равно каждый нервный стук в дверь подсознание Ларина расценивало как призыв к действию.
Однако прежде, чем в дверь в тот день действительно постучали, прошло часа четыре, если не больше.
– Входите!
Появился Климов. Высокий, плотный, черноволосый, без лишних движений.
– Цезарь Геннадьевич, там…
Быстро оглянулся, и показалось, будто говорить дальше ему не особенно удобно. Но надо.
– Там вас опять требуют, в общем. Истерика.
– Чего?
– По пятничному дураку ситуация. Пришла девушка, сотрудник психологической поддержки из церебрального. Документы в порядке, а дурака требует отпустить под подписку.
– И?
– Просит начальство. Машет корочкой своей зеленой. Говорит, права нарушаем и все такое. Ну вы же их знаете.
Утром в пятницу наряд выехал по доносу в рамках СЦ. Прибыли на место: за столом в квартире гражданки лет шестидесяти, которая с этим проклятыми доносами поперек горла в трех районах, сидит ее сосед из квартиры тол ли снизу, то ли напротив. Сидит себе и пьет чай с ромашкой. Хлопает глазами, не понимает, что происходит и почему здесь полиция. Смотрит то на патрульных, то на гражданку. Гражданка говорит, что парень сошел с ума, что его необходимо перепрошить, а иначе он продолжит представлять опасность для общества. Пришел, говорит, и заявляет, что он это и не он вовсе, а свой собственный брат-близнец, тогда как настоящий он, мол, потерялся. Только никакого брата у него нет, у него никого нет, сидел сычом дни напролет в своей берлоге, дымил, как паровоз, да иногда куда-то уходил с огромными клетчатыми баулами. Сбой программы у него, винтики за ролики.
Ребята – что поделать? – упаковывают. Парень сопротивления не оказывает, только бормочет что-то себе под нос, будто читая какие-то заклинания. Уже в отделении заявляет, что никаких сбоев в сети у него нет. Лучше бы вы, говорит, эту старуху проверили. А то, что бесследно исчез-де его брат-близнец – чистая правда. Несколько раз повторил, глядя патрульному в глаза так, будто хотел загипнотизировать. Брата, говорит, немедленно нужно искать.
Однако в базе никаких близнецов у гражданина действительно не оказалось, как и прописки в городе. Как и временной регистрации по месту жительства и, мало того, даже лицензии на подключение, документов или ключей от квартиры, с хозяевами которой связаться не удалось. Оставили на выходные в камере, но на понедельник, как и положено по протоколу, вызвали специалистов из церебрального. И история была бы смешная, наверное, кабы идиотов таких с каждым днем не становилось все больше…
– Пригласи, – хмыкнул Ларин, и голова у него заболела еще до того, как «специалист» оказался в кабинете.
– Я буду жаловаться на вас в комиссию по правам человека! – пропищал до боли знакомый звонкий девичий голос, который Цезарь еще не успел толком забыть. Оказавшись лицом к лицу с требуемым начальством, Лана опешила.
– Цезарь… Геннадьевич…
– Ну привет. Садись, рассказывай. Климов, свободен.
– Так точно, Цезарь Геннадьевич.
Лана сжалась, побледнела даже. Эх, все-таки редкой красоты создание. Замуж ей нужно, подумал Цезарь, за нормального мужика пойдет и перестанет дурью маяться.
– Кого куда и почему нужно выпустить?
Лана помолчала, собираясь с мыслями, выбирая слова.
– Мой подопечный, – голос не дрогнул, хотя слышно, что была на грани. – Я психолог, гештальт-терапевт, веду собрания психологической помощи для больных раком, Цезарь Геннадьевич. Во-первых, мой подопечный оказался в вашем отделении и незаконно находится здесь уже больше семидесяти часов. Я прошу немедленно отпустить его под подписку. Под мое поручительство. У него действительно… некоторые психологические проблемы. Так как он неизлечимо болен, вы понимаете, и это тяжело принять, его сознание теперь реагирует определенным… таким вот странным образом. Происходит психологическое замещение. Брат-близнец болен раком, а он – нет. Вы же понимаете, это тяжело. Ему нужна помощь специалиста.
– Ничего я не понимаю.
Ларин и действительно ничего не понял. Только почувствовал раздражение, которое очень быстро могло превратиться в ярость. Взрослый мужик «мучается душевными травмами» и ходит к психологу, потому что «страдает депрессией». Он же болен.
Будущее, ага. Полное интерактивное погружение, мать вашу.
Больной раком кишок отец Цезаря работал на кране, жрал водку и лупил мать до самой своей смерти. И не жаловался.
– Цезарь Геннадьевич, дело моего подопечного должен рассматривать церебральный суд, что, позволю себе напомнить, вне компетенции полиции. Спасибо вам за содействие, но ваши подчиненные перегнули палку. Как вы знаете, задержанные в рамках программы содействия должны…
Цезарь выставил руку, заставляя ее замолчать. Представил себе лицо племянника. Парень был страшно влюблен, и обижать его не больно-то и хотелось…
– Не кипятись. Прошло сколько, семьдесят часов, говоришь? Замечательно, у меня есть еще ровно сутки до того, как в силу вступит церебральное законодательство, и основу для смены юрисдикции нам с тобой нужно еще обосновать. Верно? Потому что пока я имею дело не с тонкой душевной организацией, а с административными правонарушениями.
Цезарю не хотелось маяться с церебралами, никому не хотелось. Обычно полиция скидывала все дела в рамках содействия церебральной юстиции чем быстрее, тем лучше, но кислую мину Ланы видеть было приятно. Цезарь придумал, что сказать дальше, но прежде решил ее еще немного помучить.
– Как его зовут, говоришь, этого твоего чокнутого?
– Антон Фридман, – ответила Лана.
Забытая было мерзкая полудохлая рыба опять трепыхнулась в груди Ларина. Вернулись обрывки снов, а где-то на границе сознания раздался несчастный собачий вой. Цезарь замер.
– Как?
Из голоса следователя мигом исчезла насмешка, Лана даже растерялась. Собиралась сказать что-то, но замерла с открытым ртом и только через полминуты сказала:
– Фридман. Антон Фридман.
Глава 5
План был простой, но… браво, Антон! Так облажаться – чистое искусство. В более идиотском положении оказаться просто-напросто невозможно. Вместо того чтобы спасать жену, я сижу в приемнике-распределителе – две жесткие койки за толстыми железными прутьями – и знать не знаю, что делать дальше.
Первый вопрос: как отсюда все-таки выбраться, учитывая, что до запуска первого роя, а значит, до начала существования нейрорегулировки – девять лет, а во-вторых, что еще более интересно (дерьмо!) – что я буду делать в этом времени… столько… Дьявол!