Время жестких мер
Шрифт:
Шороха за спиной он не слышал. Обрушился удар – предметом «с ограниченной поверхностью» – и все пропало, шеф…
Пару раз были всплески сознания. Его куда-то волокли – ноги стучали по ступеням. Он слышал приглушенные голоса. Мужской и женский. Он даже выстроил логическую цепь, прежде чем снова отключиться. Мужчина и женщина… Он боялся себе признаться, что в деле замешана Альбина. Но разные глупые события… Харчевский помянул этот дачный поселок, связав его с Альбиной и с женщиной, которую он продолжает любить. Они никак не могли быть связаны, но в чем тогда дело? И все уже видится иначе – ироничное отношение к причудливому адюльтеру, странные взгляды супруги, звонок сегодня утром, когда она просила его приехать домой –
С Виктором – полная ерунда. Он не связывал это дело с коллегами по работе. Не бывает таких совпадений. Поэтому ничто не дрогнуло в душе, когда он просил у Виктора приюта. Какой же ценный подарок он преподнес злодеям, отчаявшимся поймать Киру…
Затекла нога, он хотел перевернуться на спину… и взвыл от боли. Отдышался, пришел в себя, начал думать, что бы это значило. Приподнялся, вгляделся в царящую вокруг серость. Тоска, поручик… Он лежал на полу в сарае, из мрака проступали очертания слесарного верстака, стеллажи, забитые нужными в хозяйстве вещами, крохотное оконце, из которого разливалась серая мгла. Он лежал на боку, а нога была зажата стационарными тисками. Чтобы вытянуть ее из тисков, нужно очень постараться. Или иметь ножовку, чтобы отпилить ногу…
Он сел, потянулся к зажатой голени – снова крушащая боль. Отдышался. Типичное упражнение на растяжку – кончиками пальцев достать… хотя бы до колена. Всю жизнь у него скверно тянулись мышцы. Он вернулся на исходную, согнул вторую ногу, заерзал, подбираясь к тискам.
– Не нужно, Паша, – произнес под боком тихий мужской голос, – не сможешь – рукоятка с тисков снята. А будешь упорствовать – по голове получишь.
Он вздрогнул, начал покрываться мурашками. Человек поднялся, заскрипели половицы. Он что-то щелкнул в щитке над входом, загорелась тусклая лампочка. Человек внимательно разглядывал пленника.
– Ты заставил нас поволноваться, Павел. Объясни, ради бога, как тебя угораздило втрескаться в мою протеже?
– Вопрос, конечно, риторический, Михал Михалыч, – скрипнул Смолин.
– Конечно, – вздохнул Богоявленский, – чего только не случается в жизни, нам не дано предугадать и принять упредительные меры.
Руководитель адвокатской конторы «Богоявленский и сыновья» степенно прохаживался по сараю. Поскрипывали доски. Его непросто было узнать. Глухая куртка, кепка надвинута на нос. Смеялись злые глаза.
– Вы тоже преподнесли сюрприз, Михал Михалыч, – проворчал Смолин, принимая относительно приемлемую позу. Покосился по сторонам – как назло ни одного предмета, похожего на оружие. – Мой звонок Виктору был крупной ошибкой. В страшном сне не мог представить, что он ваш сообщник…
– Виктор? – Богоявленский засмеялся. Повернул голову к двери, крикнул: – Дорогая, у тебя все в порядке?
А когда он успел спеться с моей женой? – изумился Смолин.
Скрипнула дверь – всунулась очкастая мордашка… Ларисы Малинович. Дальше порога она не пошла, приветливо помахала Смолину.
– Как дела, коллега? – спросила не очень громко.
– Терпимо, – буркнул он, оправляясь от изумления. Альбина? Да она просто золото…
– Все хорошо, Миша, – прощебетала Лариса. – Я привязала ее к кровати, она почти не дергается. Но злю-ющая…
– Следи за ней. Не хотелось бы начинать все заново.
– Счастливо, Пашенька. – Лариса помахала пальчиками и убежала в дом.
– Вот это да… – пробормотал Павел.
– Занятно, да, – согласился Богоявленский. – Такова уж жизнь, хрен в ней разберешься без бутылки.
– Мы чего-то ждем, Михал Михалыч? – перебил Смолин.
– Ждем. – Богоявленский посмотрел на часы. – Скоро прибудет парочка специалистов…
– Черный плащ? – расстроился Павел.
– Черный плащ? – шеф засмеялся. – Нет, Паша, господина Скрипника больше не будет. Он переусердствовал – видимо, мечтал о чем-то большем. Скрипник совершил ошибку, решив бежать впереди паровоза. При слове «специалисты» в моем голосе не было иронии, Паша. Эти мастера своего дела. Они не убийцы, нет-нет, не думай…
– У вас есть время обо всем рассказать.
– С удовольствием. – Богоявленский присел на верстак, извлек из барсетки трубку, кисет с табаком и принялся неторопливо набивать курительное приспособление. – С чего начнем, Павлуша? Ты же знаешь, я примерный семьянин… – он снова с удовольствием засмеялся, – в одной из своих жизней. Супруга, дочь Елена, обучающаяся в одном из престижных вузов столицы. Считаешь, бес в ребро? Да хоть бы и так, – он понизил голос. – Пятьдесят один год… не самый безнадежный возраст, согласись? Возможно, с Ларисой у нас что-нибудь и выйдет, возможно, нет. Но дело не в этом. На первом курсе университета у меня был страстный роман. Девушку звали Римма Бурлакова. Ну, ты помнишь анекдот: одно неловкое движение… Беременность, решительный отказ делать аборт, родилась дочь Лида…
– Лида – ваша дочь? – Он погружался в холод. Когда же кончатся эти откровения?
– Не будем заострять печальные обстоятельства. Мои родители – царство им небесное – были те еще старорежимные штучки – меня изолировали, поехали к Римме, заплатили ей приличные деньги, чтобы оставила сына в покое. Не любили они Римму. А сыну прочили безоблачное юридическое будущее в стране победившего социализма. В те годы мне не хватало смелости пойти наперекор родительской воле. Римма поняла, что ей не светит, бросила учение, забрала дочь, уехала. Но все эти годы как-то умудрялась держать меня в поле зрения. ОНА – акцентирую, а не Лида. У Риммы никого не было – ни родителей, ни братьев, ни сестер. Но сметливостью девушка обладала, извернулась, прописалась в Москве, подцепила итальянского бизнесмена – тот как раз возвращался на родину из рабочей поездки в Тольятти. Влюбила в себя, бурный роман, происки КГБ… а на дворе, между прочим, 84-й год, Лиде уже исполнилось семь. Но все закончилось благополучно, любовников оставили в покое, потрепав немного нервы, счастливое замужество, перестройка, все такое, неплохой домик на севере Италии. Римма нигде не работала, но судьбу дочери определила. Лида закончила в 99-м университет в Женеве – информационные технологии, работала по специальности…
– Хотите сказать, она знает французский?
– И немного итальянский, – кивнул шеф. – Она бы и сейчас их вспомнила, но нужен толчок. К сожалению, в нашей глубинке народ предпочитает матерный русский. В 98-м году, когда Лиде исполнился 21, скончался отчим. Для Риммы это был серьезный удар – тяжелый нервный срыв, депрессия, пристрастие к спиртному. Через год она выбросилась из окна. А перед этим в припадке отчаяния написала письмо твоему покорному слуге, где рассказала о своей жизни, поставила в известность, что у меня имеется обеспеченная дочь… Когда я приехал в Женеву, Риммы уже не было в живых. Познакомился с Лидой, мы много беседовали, я убедил ее, что мне ничего от нее не надо. А та уже стала обладательницей состояния, ни детей, ни родственников – у отчима, как выяснилось, с наличием родни тоже было напряженно – единственный ребенок в семье… в общем, понятно. Мне действительно в то время от нее ничего не надо было. План не созрел. Пару лет спустя Лиде надоела чужбина, она продала фирму отчима, деньги рассовала по счетам, переехала жить в Москву, купила квартиру на Донской улице, писала, что собирается замуж.