Время жестоких чудес
Шрифт:
Потом стратиг узнал, что в это же время погиб патэ Киош, руководивший атакой на соседнюю деревню.
Стратиг надеялся, что ментальный удар, настигший патэ в лесу, и удар, от которого Киош погиб, дело мысли одного человека. Ему становилось нехорошо при мысли, что у Еретиков могут быть два искушенных в Свете человека, способных на такое…
– Войдите.
Патэ Ирек, входя, в который раз подивился сверхвосприятию своего чефа.
– Приказал, – лаконично доложил он, присаживаясь на барабан, играющий роль табуретки для гостей.
– Что
Патэ Ирек с самой Академии был помощником стратига и понимал его с полуслова и полувзгляда.
– Еретики устроили нам проверку, – не задумываясь ни минуты, ответил логик. – Напали одновременно с разных сторон, хм… у них неплохо налажена координация войск. Тех разгромили, нас только куснули, сперли то, что можно, остальное сожгли. Показали себе и нам, что кое-что могут. Это была проверка.
– И проверка обошлась нам дорого. Дороже, чем им.
– Не думаю. По данным Пестрых, Еретиков очень мало. Едва ли больше десяти тысяч взрослых, способных воевать. И у них нет ни священства, ни других каст, посвятивших себя Свету.
– Однако у них есть профессиональные воины и умелые мыследеи. И в этом, кстати, Пестрые ошиблись… А как насчет того ветра?
– Выдумки, стратиг. Просто выдумки паникующих солдат. За пять тысяч лет существования человечества были открыты все возможные действия со Светом.
– Вы так считаете?
Кажется, патэ пожалел о своем самоуверенном тоне.
– Во всем, что касается Света, недопустимы категорические суждения. Необходимо быть внимательным и осторожным.
– Я понял вас. И буду внимательным, стратиг. – Патэ Ирек поклонился.
– И осторожным.
– И осторожным. Теперь, если позволите…
– Можете идти.
Ирек вышел, полог палатки негромко хлопнул от ветра. Звук отозвался эхом в голове, стратиг едва не застонал от нахлынувшей боли. Он закрыл глаза и погрузился в Живу.
Восприятие расширилось. Стратиг видел каждую частичку пыли, парящей в потоках солнечного света, слышал позвякивание сбруи и ржание лошадей, добродушные матерки солдат, едящих кашу из одного котелка, чувствовал запах этой каши.
А еще он чувствовал приближение чего-то… Оно грядет… Скоро, уже скоро, совсем близко…
Стратиг моргнул, транс нарушился.
– В чем дело? – спросил он неприязненно.
Тень на пологе палатки пошатнулась, скрипнули кожаные сапоги. В голосе патэ Ирека, вот диво, явственно прозвучало смущение.
– Сэнир стратиг, к вам тут командиры… хотят кое-что сказать…
– Перестаньте мямлить, войдите и доложите как положено! – раздраженно сказал Матис, чуя приближение очередного приступа мигрени.
Патэ Ирек вошел. Докладывал он недолго.
– Я знаю ваше отношение, но все-таки решил спросить, они так настаивали…
– Вы что, с ума сошли? – поинтересовался стратиг кротко.
– Гнать их прочь? – предложил патэ, привставая с барабана.
– Разумеется! – Матис задумался. – Нет, зовите сюда, вместе с… подарком, сам прогоню.
Они возвратились затемно. За неделю Полесье здорово изменилось, возросло, под частокол подвели каменное основание, а сам частокол укрепили и нарастили. Появились площадки с машинами, сделанными по древним чертежам. Алек пустил Пегаса вдоль стены оценить изменения со стороны и едва не свалился в замаскированный ров.
Победителей встретил пир. Столы стояли под открытым небом. Алек хотел забраться на сеновал, зарыться в сено и проспать до обеда, но пришлось есть, пить и выслушивать речи. Пришлось ему и рассказать про ветер.
Первое войско под предводительством Проди вернулось раньше всех. Все были пьяны, никто не веселился. Налеты оказались удачными. Были захвачены кони, целый табун, в случае необходимости мяса хватит надолго.
Когда за столом наконец разговорились и можно было незаметно слинять, он встал и ушел, покачиваясь. Вино, которое он пил как воду, все-таки оказало свое действие, и Алек заблудился.
Что-то влажное прикоснулось к руке, Алек чихнул и проснулся. Острый запах щекотал ноздри.
Ну и ну!..
Вчера он так и не добрался до дома. В поисках хоть одного знакомого лица долго бродил по улицам, потом завернул в первый попавшийся двор…
Хозяин конуры снова ткнул его носом, взлаем потребовал освободить территорию. Алек вылез из конуры, отряхнулся, словно пес. Потрепал за уши черно-белого кобеля.
– Батюшки-светы! – Румяная полная женщина, выходившая из избы, ахнула и упустила кувшин. Алек непроизвольно подхватил мыслью посудину в пяди от земли, на камни дорожки выплеснулся белый молочный язык. Женщина подхватила парящий в воздухе кувшин, прижала к груди, словно опасаясь, что он отберет.
– Шон! Шон! – дрожащим голосом стала звать кого-то толстушка. На крыльцо вышел краснолицый здоровяк.
– Покарай меня Жива, если это не наш новоявленный племяш! – сказал он, тараща налитые кровью глаза и почесывая брюхо. – Эх-хо, вот так гость! Жинка! А ну собирай на стол! И пива!
Алек осторожно покачал гудящей головой, опасаясь, что при неловком движении она свалится с плеч и придется ловить, как кувшин.
– Нет, пива не надо, – невнятно пробормотал он. – Дайте простокваши или сыворотки. И покажите дорогу, где беженцы живут.
Завтрак все-таки пришлось съесть, потом дальний родич названой матери («Шогонар меня зовут, дядька Шон, ежели по-простому») проводил его. Алек как раз соображал, как его занесло в этот околоток городка, когда почувствовал приятное касание в Живе, которое всегда означало одного человека. Он завертел головой.
– Алек!
– У?
– Не хочешь поведать мне, где ты шлялся всю ночь? – Лина уперла руки в боки.
– Не помню.
– Ах, не помнишь?
– Не кричи, у меня голова болит…