Время жизни
Шрифт:
Улисс ринулся вниз по лестничным пролетам, на ходу высаживая двери, но стараясь не слишком ускоряться, боясь повредить костюм или свою нынешнюю ненадежную личину. Теперь выйти на населенный этаж – пятнадцать пролетов вниз. Там пройти в арку транспортного терминала и по пассажирским маршам выбраться наружу.
Все просто. Только отчего-то уверенности в этом «просто» не было никакой.
Улисс проскочил последний пролет на полном ходу, не оборачиваясь на редкие тревожные сигналы изнутри здания. Но перед последней дверью остановился. Чтобы тут же вжаться в стену, одновременно отпуская на волю свое нутряное, чуткое сознание.
Нужны были люди. Подготовленный сквад бойцов под его командованием прошел бы этот чертов холл насквозь, не потеряв ни единого человека, да и гражданские были бы живы.
Улисс сполз по стене, складываясь в клубок, прижимая колени к подбородку. Нужно что-то сделать. Так можно часами уходить из одной ловушки в другую. Пока наконец не явится… кто? Тот неведомый суперагент? Улисс уже не хотел его видеть. Пусть это будет его собственная ловушка, не чужая. Когда можешь многое, забываешься. Армаль погиб, а он был опытнейшим Соратником, привлеченным к оперативной работе. Значит, будем стократ осторожнее.
– Что с тобой? Помочь?
Незнакомая фигура пожала плечами и сгинула за поворотом. Люди, они действуют не по убеждению или приказу. Их царство – спонтанная реакция. Не строить планов, не заглядывать за поворот.
Такими людьми можно было управлять, пусть не так слаженно и четко, как подготовленными бойцами, но стоит задеть их эмоциональную область, копнуть в неосознанном, тронуть за инстинкты, базовые культурные слои…
Улисс рывком выпрямился, сверкнув в полумраке безумными глазами. Он ненавидел себя в такие моменты. Но и удержаться не мог. Было в этом чудовищном разворачивающемся в его сознании импульсе наития нечто ужасное, полное невероятной тоски и лютого первобытного страха.
Лишь мгновение. Пока Улисс еще оставался собой.
Вокруг темнели своды древней родовой пещеры.
В неверном свете дальнего очага тени только становились гуще, а крики снаружи – яростнее.
Отбросив старую шкуру, отгораживающую красный угол пещеры, Вождь вышел к племени. Три руки грозных сильных воинов, вооруженных толстенными палицами, в боевой раскраске, ждали его у выхода. Они хотели боя, они рвались туда, навстречу насевшим врагам, но Вождь знал, их утоленная ярость может стоить жизни других – стариков, женщин, детей. Племя – это не только его воины. И еще, племя – это не только его Вождь.
Он должен выйти, встать один на один с Вождем тех, что бранились снаружи. Потому что племени будет плохо без Вождя, а вот Вождю без племени будет просто… никак.
Отсалютовав дубинами седовласому патриарху, воины расступились. На их лицах была уверенность, он делает правильно. Он сильнее каждого из них, несмотря на седые волосы и легкую хромоту. За силу его признали Вождем. Силой он и должен подтвердить свое, а заодно и их всех, право
Улисс продолжал удерживать в себе лишь тонкую нить реальности, такую тонкую, что казалось, будто он уже окончательно погряз в вызванном своей волей видении. Подавить, заглушить волю всех присутствующих. Он мог убить каждого здесь. Просто приказать умереть. Но последствия… в первую очередь для него самого. К тому же выплеск такой мощности заставил бы обернуться каждого в этом городе. А уж неведомый убийца Соратников почувствует эхо удара за сотни километров. А ведь он ближе, гораздо ближе. Потому нужен был мягкий, почти нечувствительный морок видения, эмоциональный порыв, который заставит всех здесь забыть о том, что было не наяву, о том, как вдруг опустились стволы, как погасли автонаводчики, как словно заснули люди.
Улисс помнил слова Ромула, что он был рожден вождем для людей, объединителем сердец, что собирает их в единый боевой кулак, раскалывающий планетарные тверди. Он знал, и ненавидел себя за эту роль, которая ему была не нужна. Даже теперь. Спасая чужие и свои жизни, он хотел, чтобы все было проще и честнее.
Створка портала бесшумно закрылась за его спиной, отделяя Улисса от смертоносных жерл. Постепенно они придут в норму. Уже начала понемногу оживать автоматика. Скоро неведомые организаторы этой западни примутся окрикивать по вымершим каналам подчиненных, те будут уверены, что на них зря орут, что ничего не произошло, ищите там, наверху, а тут все спокойно.
Вождь будет приходить им во сне. Есть вещи, которые никуда не делись даже в каменных лабиринтах мегаполиса старой погрязшей в корпоративных дрязгах Европы.
Улисс отказывался верить в людей. Человек не нуждался в таких баснях. А тот, кто нуждался, был уже в чем-то машиной.
Ладно. Не будем вспоминать, выбросим из головы, еще один эпизод в долгой истории. Сейчас нужно спокойно, чтобы не тревожить скрученную судорогой мышцу под правой лопаткой и дать телу отдых, пройти три пролета, потом повернуть направо и с безошибочным чутьем городского следопыта выйти на платформу общественного транспорта. Серый человек в сером городе, растворится такой в потоке людей – его следы через два шага потеряешь.
Улисс скользнул усталым взглядом по сверкающей витрине, в которой отражался его силуэт. Какое знакомое лицо… тривиальный грим вдруг напомнил Улиссу его самого, только давнего, полузабытого. Именно так должен был выглядеть Майкл Кнехт, столько-то лет от роду, образование среднее, житель нижних ярусов мегаполиса. Он постарел. Давно не видел себя без личины. И даже эти чуть слишком нарочитые брови из комплекта не молодили его, а скорее лишь напоминали о бурном прошлом. Кому может быть интересен такой…
Впервые за долгие годы этой затянувшейся пляски с неспешной смертью Улисс почувствовал неожиданное удовольствие от возможности быть самим собой. Что он сказал сегодня соглядатаям из «Эрикссона»? К каким выводам придут их аналитики? Что он – такой же элемент системы, наверное, это он и проник тогда на территорию «Джи-И», и волнует его никакая не судьба погибшего агента, а, тривиально, собственно будущее. Пусть гадают теперь, откуда он, из какой Корпорации. Но для них он впервые стал Улиссом-как-он-есть, человеком без имени и прошлого, слишком сильным противником для таких глупых ловушек. И никакой Корпорации, ни слова о Ромуле, ноль.