Время звёзд

Соколова Ирина Валерьевна

А ещё, хоть раз пройдя Тропой, невозможно не почувствовать благоговения. Деревья древнее всех, кто ходит в тени их крон, они видели иные эпохи и иной мир и помнят столько, что и не снилось никому из живущих. Огромные, прекрасные, вечные… Далеко в вышине их ветви сплетаются с солнечными лучами, бросая на землю причудливое кружево теней. Тропа среди них — ручей зеленоватого света, непонятно как пробившегося сквозь высокие кроны. Мягкая прошлогодняя листва слегка пружинит под ногами, словно подталкивая в пятки, торопя, не давая остановиться и задуматься. Останавливаться на Тропе нельзя — можно ненароком сойти и заблудиться. Впрочем, бежать я тоже не собираюсь. На бегу невозможно увидеть ничего интересного и, тем более, красивого.

Солнечные блики

на золотистой коре складываются в смутно угадываемый девичий силуэт. Куст черёмухи с порывом ветра обдает меня целой метелью из белоснежных лепестков и волной головокружительного аромата. Изумрудная змейка торопливо переползает дорогу, не обращая на меня ни малейшего внимания. Мелькает сбоку поляна, белая от цветущей земляники — эх, как жаль, что нельзя вернуться сюда через пару месяцев! Маленький, с пол ладони, пёстрый паучок деловито натягивает свою сеть прямо над тропой. Эльфы приручают таких, делая из их паутины тончайший и прочнейший эльфийский шёлк, сохраняющийся веками. Не сбавляя шага пригибаюсь, пропуская над головой полузаконченную сеть. А, выпрямившись, неожиданно понимаю, что до цели моего пути осталось всего полтысячи шагов. И, даже сознавая всю глупость подобного поступка, не могу не обернуться. Паука, разумеется, нет.

Линны, в кронах которых построен дворец князя, своей древностью просто подавляют. Несколько сплетшихся, почти сросшихся ветвями деревьев, каждое обхватом в хорошую площадь. А тень от их крон лишь немного не достигает пальцев моих ног. Огромные, старые настолько, что, кажется, помнят рождение этого мира. О чём они думают? Чего ждут? Замечают ли копошение смертных букашек на их телах?

Ажурное кружево княжеского дворца, запутавшегося в ветвях, кажется праздничной гирляндой Дня Цветения, почему-то вырезанной из белой, а не алой бумаги. Террасы и переходы, отдельные комнаты и целые замки, серебристо-белые, переливающиеся на солнце, тончайшие и невесомые на фоне мощных, затейливо перекрученных стволов, от времени сменивших цвет на бархатисто-коричневый. Широкие подвесные лестницы и мосты почти теряются среди золотистой зелени листвы и похожи на занесённые ветром паутинки. Дворец князя — пожалуй единственный аналог человеческого города в каждом княжестве. Столица Леса, его сердце. Со вздохом снимаю с плеча связанные ремешками сандалии и нехотя обуваюсь. Входя туда нужно соответствовать приличиям.

Здесь одним кольцом дело не ограничилось — стоящему у лестницы стражу пришлось назвать полное имя и цель визита. Имя знакомое, цель визита известная, но доблестный воин все равно переглянулся с напарником и счёл необходимым проводить меня до первой террасы, передав там с рук на руки одной из незанятых служанок. Девушка приветливо улыбнулась и вызвалась показать мне закрепленные за мной апартаменты. Как будто за то время, что я здесь бываю, нельзя было дорогу выучить! Вежливо поддерживаю бессодержательный разговор, с огромным трудом удерживаясь от того, чтобы смутиться и попытаться одёрнуть платье. Лицо и голос эльфийки источают заученно-привычную доброжелательность, но в глазах, в развороте плеч легко читается всё, что она думает о всяких там оборванках, смеющих являться во дворец в обносках, не озаботившись привести себя в порядок. Всё же украдкой поправляю ворот, заработав презрительное шевеление лопаткой. Это платье у меня самое лучшее, шёлковое, с тонкой вышивкой, но по сравнению с нарядами даже здешней прислуги оно всё равно смотрится обносками. На то, что здесь принято носить мне и за десять лет не накопить. В основном по причине того, что сейчас мне даже в голову не придёт заниматься подобными глупостями.

Во дворце мне отведены несколько комнат на концевой развилке одной из крайних ветвей. Просторные, уютно и со вкусом обставленные и чужие. Я специально стараюсь не оставлять в них своих вещей, чтобы не создавать даже слабую иллюзию обжитости. Мне не слишком-то по душе княжеский дворец.

Присев на краешек стула, достаю из сумки рильду и лист бумаги и быстро вывожу несколько слов. Девушка наблюдает за мной с брезгливым любопытством. Ну да, человеческие выдумки. Эльфийские кисти и тушь требуют слишком много возни. Складываю записку особым образом, не забыв слегка задеть края испачканным в угле пальцем.

— Передай это Наследнику, пожалуйста. Только обязательно лично в руки.

— Всё будет исполнено в точности. — Даже глаза не отвела. Вот что значит хорошая придворная школа лганья!

Служанка спрятала в рукав записку и откланялась, позволив мне, наконец-то, скинуть обувь и ничком рухнуть на широкую постель. Не для того, чтобы поспать — здесь вообще очень тяжело засыпается, слишком многое помнят старые деревья — лишь немного собраться с мыслями. Элистар не откажет. Но мне хочется сформулировать просьбу так, чтобы не перестать себя уважать. Пока служанка покажет записку кому надо, пока этот кто-то убедится, что ничего подозрительного в ней нет и разрешит передать по назначению, пока девушка найдёт наследника, пока он разберётся с делами…. время подумать у меня есть.

Несколькими часами позднее я стою на одной из внешних галерей и слушаю песенку ветра. Лёгкого тёплого ветерка, вечно гуляющего среди ветвей древних ллин. Он дёргает за одежду, перебирает волосы, прохладными прикосновениями ласкает лицо, принося запах листвы и солнца. И поёт. Можно остановить мысли и закрыть глаза, полностью отдавшись его незатейливой мелодии. Шаловливой, переменчивой, очень тёплой и светлой. Даже слишком светлой для этого наполненного тысячелетиями памяти места. Она звучит как россыпь солнечных зайчиков на листьях или вкус первой земляники. Непроизвольно начинаю постукивать в такт кончиками пальцев по резным перилам. Ветер поёт о грядущем лете.

Глупцы те, кто считает стихии мёртвыми проявлениями законов природы. Вдвойне глупы верящие в различных духов, сильфов и прочих дриад. Как они не понимают, не чувствуют того, что для меня не требует подтверждений и доказательств — душу мира. Он ведь живой! Нет, ни в коем случае не разумный, во всяком случае, не в том смысле, который принято вкладывать в это слово. Просто живой. Бесконечно изменчивый и удивительно гармоничный. Его сущность сквозит во всём, что нас окружает. Некоторые умеют её слышать. Единицы — беседовать с ней. Не словами, нет. Слова — глупое и бесполезное изобретение смертных. Душой, сердцем, искусством. Именно это и есть истинное вдохновение.

Легко вскакиваю на перила, неспешно прохожу по ним, напевая услышанную мелодию. Ветер колышет свободное, тёмно-зеленое платье, раздувает распущенные волосы. Наблюдателей, если они все же здесь есть, ожидает довольно занятное зрелище. Впрочем, я слишком хорошо знаю наследника, чтобы поверить, будто он заранее не позаботился убрать все нескромные глаза со всех ближних и дальних ветвей. По влиятельности Элар уже давно соперничает с Князем.

— Морвена! — в донёсшемся из-за спины голосе искренняя радость. Чуть улыбнувшись, оборачиваюсь к его владельцу.

— Элистар. Листвы на твою дорогу.

Спрыгиваю на выложенный мозаикой из разноцветных кусочков дерева пол, поправляю складки платья. Мой друг ничуть не изменился — похожий на серебряную статуэтку в застёгнутом на все крючки и пряжки официальном одеянии, с уложенными в жгуты на старинный манер серебристыми волосами и идеально правильным лицом, не несущем и следа эмоций. Лишь в глазах подрагивают яркие искорки. Элистар, будущий правитель Ллевельдэила.

Мы познакомились почти полстолетия назад, и за время общения очень сблизились. Вплоть до того, что я периодически у него живу. Иногда по нескольку лет, иногда заезжаю на пару дней — отлежаться и успокоиться, никогда не предупреждаю о своем уходе и возвращении, сваливаясь как снег на голову, часто с погоней за спиной и очередной партией соратников-друзей-подопечных на шее. Он не возражает. Не спрашивает, куда я уезжаю и когда вернусь, безропотно приняв мои странности, как принимают капризы погоды и превратности судьбы. Слишком горд, чтобы давать волю чувствам. Но слишком молод, чтобы вовсе не испытывать их.