Врежь побольнее
Шрифт:
Ей стало холодно, она задрожала.
– Не могу поверить, – хрипло сказала она. – Когда это произошло, в котором часу?
– Примерно в то же время, когда на вас напали, мадам. Это ужасное несчастье и для вас, и для меня. Я знаю, что нам обоим будет его недоставать.
Хельга посмотрела на его доброе опечаленное лицо и закрыла глаза.
– Но вы должны подумать, мадам, что это для него было счастливым избавлением. Он так страдал и так стойко все переносил.
Хельга заплакала, и Хинкль вышел из
Он остановил сестру Терли в дверях.
– Мадам нужно побыть одной, сестра, – сказал он шепотом. – Она была такой доброй, такой достойной и верной женой. Для нее это очень горестная утрата.
Хельга, слышавшая эти слова, содрогнулась.
Такая добрая, такая достойная и верная!
Она вновь увидела искаженное лицо Германа, его непослушные губы, пытающиеся выговорить слово «шлюха»!
Зарывшись лицом в подушку, она безудержно разрыдалась.
Следующие четыре часа были худшими в жизни Хельги.
Терзаемая угрызениями совести, раскаянием и отвращением к себе, Хельга видела самое себя такой, какою, по ее мнению, видят миссис Рольф окружающие.
«Итак, Герман умер, – думала она про себя? – Ты желала его смерти, ты непрестанно призывала ее к нему, потому что хотела завладеть всеми его деньгами. Ты не думала ни о чем, кроме денег. Теперь он наконец мертв, и умер, ненавидя тебя. После нескольких лет совместной жизни, в течение которых он уважал тебя, гордился тобой, доверял тебе, Герман в конце концов умер, ненавидя тебя».
Хинкль сказал: «По-видимому, он на несколько минут очнулся от комы, потом у него не выдержало сердце».
Могла ли игла убить Германа?
Если это так, значит, она стояла рядом, ничего не предпринимая, когда Джексон убивал ее мужа! После всех его разговоров почему она не выхватила у него иглу? Не потому ли, что мечтала о смерти Германа, и хотя и не верила во власть и могущество вуду, но все же надеялась, что Герман умрет.
«Выбрось из головы эти глупые суеверные мысли, мамочка, – приказала она себе. – Ты знаешь, что эта игла никого не могла убить. Смерть Германа – простое совпадение. Другого объяснения нет».
Хельга снова подумала об испепеляющей ненависти Германа. О письме, которое она решила несколько дней назад уничтожить в случае мужниной смерти.
«...поскольку я убедился, что ты нарушила мое условие и доверие...» «Да, это правда, – подумала она, – я нарушила твое доверие, но ты никогда и не принимал в расчет мои чувства. Тебе нужна была только миловидная секретарша-служанка. Хотя я изменяла тебе, но с твоими деньгами всегда поступала честно. Почему же ты не мог проявить хоть немного доброты и снисхождения и закрыть на мои интрижки глаза?» Хельга сидела без движения и глядела в окно, пока наконец не приняла решения.
«Ты можешь быть бездушной, эгоистичной сукой, но не мошенницей», – сказала она себе.
Она не
Хельга подошла к столу, и в этот момент в дверь постучали.
– Войдите.
Вошел Хинкль и мягко закрыл за собой дверь.
– Я хочу попросить вас сделать для меня одну вещь, Хинкль, – сказала Хельга и, достав лист почтовой бумаги, написала: «Пожалуйста, выдайте мистеру Хинклю, подателю этой записки, конверт, который я оставила у вас на хранение».
Она подписала и адресовала конверт управляющему отелем «Алмазный берег».
– Поезжайте; пожалуйста, сейчас же туда и привезите конверт, который я оставила там на хранение.
– Разумеется, мадам, – сказал Хинкль, пряча записку, и, поколебавшись, спросил: – Разрешите спросить, как вы себя чувствуете?
Хельга твердо взглянула не него:
– Я чувствую себя отлично. Будьте добры, передайте инспектору, что я готова принять его, когда будет ему удобно.
– Вы уверены, что это будет благоразумно, мадам. Не лучше ли...
– Делайте, как я вам говорю!
– Да, мадам, – ее резкий тон заставил Хинкля покраснеть. – Звонил Уинборн. Он прибудет не сегодня, а завтра утром. Его задержала забастовка в аэропорту. Он шлет свои соболезнования.
– Хорошо. А теперь поезжайте, пожалуйста, в отель. Когда он, расстроенный ее резкостью, ушел, Хельга прошла в ванную и начала приводить в порядок лицо.
Через двадцать минут она закрасила синяки, сделала незаметными отеки под глазами и причесалась.
Она курила сигарету, когда в комнату вошел старший инспектор Гаррисон.
Гаррисон – высокий дородный мужчина – казался родным братом Гриттена. У него были такие же суровые голубые глаза и такой же мягкий голос.
Он начал с выражения своего искреннего соболезнования, но Хельга оборвала его:
– Благодарю вас, инспектор. Мне хочется отдохнуть. Как я поняла, я должна описать напавшего на меня человека. Это цветной, высокий, худой, средних лет, одетый в грязную рубашку, темные брюки, босой и с платком на голове. Вы хотите еще что-нибудь спросить?
Ошарашенный такой спешкой, Гаррисон удивленно уставился на нее:
– Вы не видели его раньше, мадам?
– Нет.
– У вас что-нибудь пропало?
Почему она не догадалась посмотреть, украл ли деньги Джексон?
Хельга выругала себя за забывчивость.
– По-моему, нет. Я снимаю эту виллу недавно. Здесь только мои украшения, немного денег.., и больше ничего ценного.
Она встала и, подойдя к шкафу, проверила шкатулку с драгоценностями. Восемь тысяч долларов испарились!
Хельга с трудом сохранила на лице равнодушное выражение. Закрыв шкатулку, она сказала: