Врун
Шрифт:
– Да не бойся ты, – толкает Сашка брата. – Нет там никого. Давай войдем.
– Да я и не боюсь, – хмыкнул Мишка, хватая Сашку за рукав, – только после вас.
Мальчики стояли посреди избушки, морщась от сильного запаха плесени. Ни стен, ни пола не было видно, только тьма вокруг. Даже дневной свет не проникал через вход в избушку. А где…
– Мишка, – вдруг заныл Сашка, – а где выход? Я не вижу выхода из избушки.
– Не знаю, – шепчет Мишка, – мы же только что через него вошли. Да вон же он, видишь. Пойдем.
– Нет, не вижу, – шепчет Сашка, хватая брата за руку.
Мальчики вышли из избушки, не веря своим глазам. В лесу была ночь. На небе огромные звёзды тускло освещали огромные черные деревья.
– Это что такое? Как это… Ночь, что ли, наступила? – шепчет Мишка.
– Не знаю, – отвечает шепотом Сашка. – Но ведь так не бывает. Три минуты только прошло, как мы в избушку вошли. Не могло ведь так быстро стемнеть… Как мы теперь… Как домой-то? А мама где?
– Хватит ныть, – одернул Сашку брат. – Слышишь, хрустнуло что-то… Там кто-то есть.
– Может, это волки? – съежил плечи Сашка.
– Пойдем в избушку. Они побоятся туда войти.
– Кто они? – шепчет Сашка.
– Да откуда мне знать. Пошли давай.
Едва братья вошли обратно в избушку, как позади них дверной проем осветился дневным светом. Мальчишки развернулись и выскочили из домика под лучи яркого солнца. Они снова оказались в своем привычном мире. По небу плыли облака, подгоняемые теплым ветерком, а вокруг мальчишек разливались трели лесных птиц.
– Саша, Миша, – услышали братья знакомые голоса матерей.
– Мишка, Сашка, – долетали до мальчишек мужские крики.
Братья с удивлением переглянулись.
– Мама, мы здесь, – что есть сил закричал Сашка.
Мальчишки были очень удивлены поведением своих матерей. Татьяна и Светлана то плакали, то смеялись, обнимая и целуя братьев. А ещё больше мальчишки удивились, когда узнали, что их ищут в лесу всей деревней уже вторые сутки. Вчера в полдень мальчишки пропали. Ушли ягод набрать и пропали.
Даже не знаю, поверили люди мальчишкам или нет в то, что они рассказали. Так ведь трудно в такое поверить. Особенно когда всей деревней ту избушку злосчастную искали, да не нашли.
Как бабушка Лена домового женила
У бабушки Лены живёт домовой. Почему в деревне об этом никто не знает? Так ведь и она совсем недавно об этом узнала, лет пять как. Время-то быстро летит. Пять лет промелькнуло, будто пять минут прошло. Да и не известно ещё, как люди воспримут такую новость. Хорошо если просто пальцем у виска покрутят, а если к врачу отправят… А врач и слушать старушку не станет, что у неё домовой живёт. Назначит уколы, а старушка страсть как их не любит… Поэтому и держит в тайне, что домовой у неё. Да я вижу, вы тоже не верите… Да вон он, на подоконнике сидит.
– Совсем ты у меня загрустил что-то. А, Яша? – подходит к домовому старушка. – Второй вечер молчишь. Уж не заболел ли?
– Домовые не болеют, – вздыхает Яшка.
– Что, совсем не болеют? Ничем-ничем? – удивилась старушка.
– Ничем-ничем, – передразнил домовой. – Иммунитет у нас высокий… от рождения.
– Чего высокое? – не поняла старушка.
– Ай, – махнул рукой на старушку домовой, – отстань.
– Да как отстань, если ты молчишь двое суток. Может, каши поешь?
– Не буду. Невкусная она у тебя.
– Это почему же?
– Сахара мало и масла.
– Ничего себе! – повысила голос старушка. – Да я масла на одну твою тарелку полпачки бухнула… каши не видно… И сгущенки полбанки… Мне так с тобой никакой пенсии не хватит… Невкусно ему.
Домовой, не зная, что сказать, спрыгнул с подоконника и пошлепал босыми ногами в свой любимый темный угол за печкой.
– Каша ему не нравится, – не может успокоиться старушка. – Жениться тебе надо… Пусть жена тебе кашу варит.
– Чего? – выглянула грязная мордочка из-за печки. – Жениться?
– Жениться, – улыбнулась старушка.
– А что, это мысль, – оживился домовой. – А на ком?
– Да хоть на ком… На домовихе вашей.
– На какой ещё домовихе? – подошёл Яшка к старушке. – У нас нет домових.
– Как это нет? – поднимает старушка Яшку и сажает его на подоконник. – А как же… А откуда вы берётесь тогда?
– Оттуда, – показывает домовой на луну. – Там наш дом…
– Странно, – смотрит старушка на луну, – как же без домових? Из пробирки, что ли?
– Сама ты из пробирки, – обиделся домовой, – дура.
– Как ты меня назвал?
– Дура.
– Это так ты меня за доброту мою. Да как же ты можешь! Меня даже Иван мой за сорок лет нашей жизни никогда таким словом не называл. Эх ты, – потекла слеза по морщинистой щеке старушки.
Бабушка Лена шаркающей походкой подошла к старому дивану, присела на него и стала вытирать глаза.
– Эх, Ванюша, как ты там без меня? – шепчет она. – Когда уже я к тебе?
Домовой виновато смотрел на старушку. Ему вдруг стало страшно. Вот помрет бабушка Лена, и останется он один в холодном доме. Когда ещё новые хозяева придут… А может, и не придут.
Яшка спрыгнул с подоконника, тихо подошёл к старушке и положил свою лохматую голову к ней на колени.
– Ты прости меня, бабушка Лена, – шепчет Яшка. – Никогда ни у кого я прощения не просил, а у тебя прошу. Не хотел я тебя обижать. Ну, хочешь, я жениться не буду?.. Хочешь? Нам ведь и так хорошо… Вдвоем хорошо… Правда, бабушка Лена?
– Правда, – улыбнулась старушка, опустив ладонь на голову домового, – вдвоем хорошо.
– Чуть левее.
– Чего чуть левее? – не поняла старушка.