Всадник авангарда
Шрифт:
Мэтью подумал, что, как ни смешно, — и как ни ужасно — он так и не узнает настоящего имени этого человека. Он протянул руку.
Зед шагнул вперед, рот у него открылся, он пытался заговорить.
Пытался изо всех сил, крепко жмуря глаза, чтобы обрубок языка мог сформировать слово. Лицо исказилось, но при всех усилиях он был не властен над своим увечьем.
Зед открыл глаза и сжал руку Мэтью так, что чуть кости не хрустнули. Потом приложил палец к левому глазу и провел им линию от себя
Я буду присматривать за тобой, говорил он.
И Мэтью почему-то не сомневался в этом. Даже если принять в расчет огромное расстояние от Нью-Йорка до Африки. Если кто и может послать свой взгляд через океан, чтобы увидеть оставленный позади мир и тех, кто в нем живет, то это Зед.
— До свидания, — сказал Мэтью.
Когда он уходил с корабля, Зед все еще стоял на носу, молча оглядывая то, что оставляет, и быть может, готовясь к дерзкому перелету в собственное будущее.
Мэтью шел домой по Квин-стрит, довольный, что наконец миновал толпу и всех, кто явился его поприветствовать, но тут его окликнули:
— Мэтью! Боже мой, вот ты где!
Он остановился, оглянулся, мгновенно вспомнив знакомый голос. Ефрем Оуэлс, высокий и костлявый, с огромными круглыми глазами за стеклами очков, двадцатилетний парень, но уже с преждевременной сединой в каштановых волосах. Как положено сыну портного, он был одет в прекрасный светло-коричневый костюм.
Радостную встречу со старым знакомым омрачил неловкий момент: увидев Ефрема, Мэтью ощутил вину. Хотя Ефрем улыбался так, будто весь мир был у него на игле и нитке, Мэтью знал, что на самом деле он сильно страдает.
А ведь действительно, мастерская его семьи была разрушена цимбелиновыми бомбами профессора Фелла. И Мэтью, по правде говоря, чувствовал себя ответственным за эту катастрофу, потому что противился воле профессора.
— Я слышат, вы с Берри приехали! Думал пойти вас встретить, но…
— …но сейчас ты здесь, — перебил Мэтью, хлопая друга по плечу. — Отлично выглядишь, Ефрем. Как отец?
— Хорошо, Мэтью. Но где ты так долго пропадал? Ты же был в больнице — и вдруг исчез без следа.
— Долгая история. Отложим до другого раза, ты не против?
— Конечно, не буду настаивать. — Они пошли дальше, рядом, направляясь к северу по Квин-стрит. Ефрем, помолчав, сказал: — Наверное, ты не слышал?
— Чего именно?
— Новостей, Мэтью! Да что это я, как ты мог слышать? Айда со мной!
— Куда?
— В мастерскую! Я тебе все покажу!
Ефрем повернул, Мэтью двинулся за ним. Они шли к углу Краун-стрит и Смит-стрит. Судьбоносный угол, подумал Мэтью. Здесь стояла мастерская портного Оуэлса, пока ее не разнесло в горящие осколки. Чувство вины усилилось. Мэтью замялся, не уверенный, что ему хочется
— Идем, Мэтью, идем! — подгонял Ефрем. Остановившись, он подождал друга. Мимо проехал, покачиваясь, воз сена. — Я понимаю, что ты устал, но хочу показать тебе…
— Ефрем, я и так помню, — ответил Мэтью. — Я знаю, что случилось с мастерской твоего отца. Мне очень жаль, и я надеюсь, что ты на меня за это зла не держишь. Так что… нет надобности показывать мне развалины. Я сделаю все, что моих силах…
— Развалины? — Ефрем вытаращил глаза. — Да ты что, Мэтью! Какие развалины? Идем, тут уже недалеко!
Он схватил Мэтью за рукав и потащил за собой.
Приятели зашли за угол, и Мэтью остановился, словно налетев на каменную стену.
Отнюдь не развалины!
Новая швейная мастерская, построенная из добротных красных кирпичей, с медной крышей. Мэтью сделал еще несколько шагов, и увидел внизу стеклянной витрины надпись: «Ефрем Оуэлс, портной, мастер». И ниже: «Бенджамен Оуэлс, портной, консультант».
— Мастерская теперь моя, — гордо сказал Ефрем и даже слегка напыжился. Потом махнул кому-то рукой: — Вот он! Я его нашел!
К Мэтью шла худощавая молодая женщина, одетая просто и элегантно — в темно-синее платье и шляпку того же цвета. Волосы угольно-черные, и сама очень хороша собой. Шла она целеустремленно, желая как можно быстрее оказаться рядом с Ефремом Оуэлсом. При этом она улыбнулась Ефрему так, что апрельскому солнцу стало завидно, а он улыбнулся в ответ, и по этим очевидным признакам решатель проблем заключил, что вечная любовь соединяет самых различных людей.
— Здравствуй, Опал! — поздоровался Мэтью.
— Здравствуй, Мэтью! — ответила она, не сводя глаз со своего любимого. — Мы услышали, что ты вернулся — и Ефрем побежал тебя перехватить.
— Вот только не поймал его на причале, пришлось догонять в городе.
— Мне нравится, когда меня догоняют. — Мэтью с удовольствием разглядывал новую мастерскую. — Так крепко построено — и быстро! Наверняка дорого встало. — Он не мог не задать следующий вопрос: — У твоего отца хватило денег отстроиться?
— Нет, не хватило, — ответил Ефрем. — Но это… это было до того…
— До чего?
Ефрем посмотрел на Опал:
— Давай ты ему скажи.
Женщина ковыряла мостовую носком туфли.
— Ну, понимаешь, так вышло. То есть для меня оно ничего не значило. И я подумала, ну… что кому-то от этого будет хорошо.
— Ты не могла бы говорить чуть более внятно? — попросил Мэтью.
Она подняла голову и посмотрела на него сияющими синими глазами.
— Кольцо, которое ты мне дал. С красным камнем. Оказалось, что это был рубин, да такой, что ювелир еще не видел подобных.