Всадник авангарда
Шрифт:
— Половина рила троих! — провозгласил Гиллиам Винсент с выражением на лице, которое граничило со злорадством. — Потом поворот налево, даем обе руки, завершаем круг по часовой и занимаем места для «бешеной малиновки»!
«Это называется у них весельем», — мрачно подумал Мэтью. Берри учила его различным позициям и шагам всю последнюю неделю, но со всеми этими скрипками, барабанами и палкой Гиллиама Винсента, грозящей ударом за малейшую оплошность, для юного решателя проблем танец превратился в пытку. Мэтью предпочел бы сейчас задуматься над фигурами на шахматной доске или же выполнять какое-нибудь задание своего работодателя — лондонского агентства «Герральд».
«Вперед!» —
Ноги у него были примерно там, где и должны были быть. Он подумал было показать Гиллиаму Винсенту кулак, если палка опять подберется к его черепу, но поморщился от одной мысли о насилии. На всю жизнь насмотрелся.
Мистер Слотер все еще являлся ему в кошмарах. Иногда Мэтью убегал от него по черной топи, — ноги все глубже вязли в трясине, и никак было не заставить себя бежать быстрее, а позади, из окровавленный мглы кошмара догоняла его черная фигура с поблескивающим в руке ножом. И одновременно с другой стороны надвигался еще один силуэт: женщина-львица с топором в руке, и под мышкой у нее холщовый мешок с красной надписью: «Колбасы миссис Такк. Такк’ая радость!»
— Встали на «бешеную малиновку»! — провозгласил Гиллиам Винсент. — Все по местам!
«Дебилы малолетние», — казалось, хотел он добавить.
Мэтью выполнял все необходимые движения, но иногда терялся и не очень понимал, в ту ли сторону поворачивается. Иногда накатывало ощущение, что он пришелец из другого мира, о котором люди в этом зале не знают ничего. Казалось, что хотя мистер Слотер и миссис Такк мертвы, что-то невидимое от них осталось и грызет его глубоко изнутри, будто он — дверь их склепа, и злодеи отчаянно рвутся вскрыть его и выйти в мир живых. В каком-то смысле он теперь их брат. Потому что он убийца.
Конечно, Тиранус Слотер был уничтожен соединенными усилиями Мэтью, мальчика-мстителя Тома Бонда и ирокезского следопыта по имени Прохожий-По-Двум-Мирам, но Лире Такк Мэтью лично снес топором с плеч значительную часть головы, и никогда ему не забыть ни бешеной ненависти на ее окровавленном лице, ни брызнувших алых струй. С тех пор Мэтью никогда не ложился спать в темноте. Свеча — а лучше две — должна была гореть всю ночь.
— Живее, живее ступайте! — командовал Винсент. Кудри парика у него были размером с ватные елочные шары. — Корбетт, проснитесь!
Но ведь он же не спит? Когда ему вспоминались эти страшные дела, реальность затуманивалась, как грязное стекло. Был еще разговор с Салли Алмонд о том, как отреагировали любители колбас миссис Такк, узнав, что больше не будет острого лакомства, выложенного на темно-красные (цвета индейской крови, говорили они) блюда, которые поставлял для мадам Алмонд Хирам Стокли. «В основном у всех обошлось, — сказала ему почтенная дама. — Но несколько человек, у которых, похоже, пристрастие к этим колбасам, находилось за пределами здравого смысла, говорят, что плохо спят по ночам».
— Пройдет, — заверил ее Мэтью.
Но про себя подумал, что надо бы запомнить этих горячих поклонников колбасы и тщательно избегать их на улицах Нью-Йорка.
«Жаль, — сказала Салли Алмонд, — что миссис Такк уехала настолько внезапно».
— Да, — ответил Мэтью, — и билет у нее, пожалуй что, в один конец.
Мадам Алмонд озадаченно нахмурилась на пару секунд, потом пожала плечами, закрывая тему, и ушла к себе на кухню.
— Шаг! Шаг! Шаг! Пауза! — вопил тиран в завитом парике, изо всех сил стараясь превратить приятный досуг в тягостную обязанность.
Мэтью Корбетт был сегодня в простом темно-синем костюме с белой рубашкой и в белых чулках, туфли начищены до благопристойного блеска. Он больше не хотел выглядеть расфуфыренным петухом, как было в разгаре осени. Его вполне устраивало текущее положение в жизни — решатель проблем, исполнитель многочисленных заданий, которые ставит перед ним агентство «Герральд». Бывали среди них обыденные — например, передать бумаги по земельной сделке определенному лицу, бывали интересные, как «случай четырех фонарщиков» в декабре прошлого года. Проблемы экзотические, как у лорда Мортимера — богача, который нанял Мэтью, чтобы тот помог ему обмануть смерть, — и хитрые, но с примесью грустной иронии, как в той ситуации, в которую попала леди Пинк Мэнджой. Все это помогало Мэтью несколько отдалиться, отстраниться от кошмара войны со Слотером, но до нормального состояния ему предстояло идти еще много-много миль.
Он двигался в потоке танцоров, но чувствовал, что его заносит в сторону. Даже когда Берри еще раз с ним разминулась и на ходу похвалила, он помнил только одно: что отнял жизнь у человека. И пусть это была жизнь чудовища по имени миссис Такк, пусть в противном случае он поплатился бы своей жизнью, но все же…
Мэтью вспомнил, как спрашивал своего друга, Прохожего-По-Двум-Мирам: «В чем твое безумие»? И индеец дал ответ, который только теперь дошел до него во всем своем ужасе: «Я знаю слишком много».
Мэтью был высок и тощ, но обладал стойкостью и упрямством речного камыша и приобретенным пониманием того, что умение склоняться под напором событий — не слабость, а преимущество. У него было худое лицо с длинным подбородком, шевелюру тонких черных волос ему сегодня расчесали и укротили в связи с цивилизованностью вечера. Бледность наводила на мысль о чтении при свечах и шахматных партиях в «Галопе». Спокойные серые глаза с искорками сумеречной синевы сегодня были задумчивы, и мысли, в них отражавшиеся, касались скорее плоти и крови, нежели музыки и танца. Но отчасти его пребывание здесь было связано с его работой. Когда в результате стычки с Тиранусом Слотером он со своим коллегой-решателем Хадсоном Грейтхаузом оказался на дне колодца, находящегося среди развалин голландского форта, то в отчаянных попытках избежать смерти и спасти жизнь другу его поддерживал образ прекрасной, умной, артистичной и очень волевой молодой женщины, которая только что разминулась с ним правым плечом. Он думал только о ней, когда снова и снова пытался, как паук, добраться до отверстия колодца, в тот миг такого же далекого, как Филадельфия. Тогда он дал обет пригласить ее на танец, если останется в живых. И танцевать так, чтобы от пола стружка летела. Пусть не он пригласил Берри, а она его, пусть танец несколько строже регламентирован, чем ему бы хотелось, но все равно он чувствовал, что жив благодаря ей, и вот поэтому он здесь — танцует с нею каждые несколько поворотов рила — и получает удовольствие от того, что все еще пребывает на этом свете.
Так что когда Берри прошла мимо него на следующем круге — курчавые медно-красные пряди, синие глаза, свежее девятнадцатилетнее лицо с россыпью веснушек на носу и щелью между передними зубами, которую Мэтью находил не только милой, но восхитительной, — он поднял голову ей навстречу и улыбнулся, и она улыбнулась в ответ, и он подумал, что она лучезарна в своем платье цвета морской волны, украшенном пурпурными лентами, и, наверное, шальная мысль о том, каковы на вкус ее губы, застала его врасплох, потому что он столкнулся с Ефремом Оуэлсом. Гиллиам Винсент посмотрел весьма неодобрительно, и палка с перчаткой стремительно ринулась к голове Мэтью. Однако на пути ясеневой палки внезапно встала гнутая черная трость. Слегка стукнуло дерево по дереву — похоже на столкновение рогов двух баранов.