Всадник без бороды(Юмористическая повесть)
Шрифт:
— Тогда на месте их нищего аула будет расти ковыль, — невозмутимо ответил Аблай и пошел к юрте.
«Неужели жатаки не успели угнать коней подальше? — снова и снова думал Алдакен. — Что если Аблай выполнит свою угрозу и погубит бедняков?»
И снова в голове Алдакена метнулись какие-то тени, запылали огни, ударил гром, и все провалилось во мрак.
А когда мрак стал постепенно светлеть, поплыли навстречу юрты, дымки на горизонте, облака в небе… Звенела домбра. Звучала «Медная сайга».
«Видно, я умираю, — подумал Алдакен, — если мне
…Медная сайга легко прыгает по скалам, она всегда впереди стада, никто лучше ее не умеет выбрать пастбища, уйти от волков и охотников. Ее шерсть медного цвета так ярко блестит на солнце, что ни один стрелок не может даже прицелиться — она его ослепляет. Так и скачет куда хочет, никого не боится медная сайга. Свобода… Свобода!.. Она — сама жизнь!
— Желмая! Поймали Желмаю! — раздались звонкие и радостные голоса.
Алдакен открыл глаза.
Перед ним стоял верблюд. Он был невысок, и у него три горба.
Верблюд радостно крутил головой и тянулся к Алдар-Косе.
Трехгорбый был так же похож на Желмаю, как Шик-Бермес — на барана. У жадного бая, пожалуй, сходства было даже больше.
Алдакен отлично знал, что трехгорбых верблюдов не существует. Но в том состоянии, в котором он находился, и пять горбов его не удивили бы.
«Опять сон! — подумал Алдакен. — Видно, мне уж очень плохо…»
Глава одиннадцатая
ВЕСЕЛЫЕ БРОДЯГИ
Один веселый сильнее десяти мрачных.
А верблюд и на самом деле был трехгорбый. Он пришел в аул Бапаса вместе с салы и сэрэ.
У весельчаков музыкантов кони одной масти, одежда яркая, как весенние цветы в степи. Смотришь, глаз радуется, сердце веселится.
Видно, прослышали веселые бродяги степные, что пойман жигитами Аблая Алдар-Косе, вот и явились они повеселить баев, отпраздновать это событие.
В предвечерних быстрых сумерках музыканты и певцы подняли такой крик-шум, что сразу стало ясно — в аул пришел праздник.
Играли сразу две домбры, перебирал ногами, словно танцор, трехгорбый верблюд.
— Желмая! Желмая! — кричали все. — Вот он какой!
У гостей были игреневые кони — рыжие, с белесыми гривами и хвостами, — как на подбор. Сбруи из цветной кожи, уздечки в серебре, кони украшены шелковыми лентами.
На молодых женщинах были отороченные перьями филина шапочки из меха, дорогие бусы, в косах вплетены серебряные звенящие подвески. Лакированные остроносые сапожки сверкали, словно их только что умыли утренней росой.
У
Среди салы и сэрэ встречаются иногда самые странные животные и люди. Говорят, однажды вместе с музыкантами ходил неведомыми путями попавший в степь слон. «Где слон — там и той», — говорили казахи. И действительно, стоило только прослышать, что в соседнем ауле появилось такое чудо, как стар и млад садились на коней, мчались смотреть на «живую гору».
Поэтому, увидев трехгорбого верблюда, баи не особенно удивились: мало ли чего можно ждать от веселых людей!
Но, узнав, что это и есть тот самый Желмая, из-за которого Алдар-Косе столько времени был неуловим (баи скорее готовы были признать ум верблюда, чем ум Алдар-Косе), они начали внимательно рассматривать животное.
Правда, близко к нему салы и сэрэ никого не подпускали.
— Верблюда можно спугнуть! — объяснял баям разбитной музыкант в белом, будто горный снег, халате. — Знаете, как мы его изловили? К нему пошла девушка, одетая мужчиной. Желмая подпускает к себе только безбородых!
— Сколько вы хотите за него? — спросил Аблай.
— Он продается почти даром, — ответил музыкант. — Одна золотая монета! За трехгорбого верблюда! Аллах не сделал такого второго! И всего одна золотая монета!
Все баи — даже Мынбай — захотели стать обладателями Желмаи. Золотая монета! Даром!
— Но, почтенные баи, — продолжал музыкант, озорно блестя глазами, — вы знаете, что будет с тем, кто сделается хозяином Желмаи? Владелец этого чуда сразу же станет самым правдивым человеком в степи! Язык его будет говорить только правду! Ни одно слово лжи не смогут произнести его губы! И это — за один золотой! Кто хочет купить Желмаю?
Баи замешкались.
Аблай пробежал пальцами по своей холеной черной бороде, равнодушно отвернулся.
— Трехгорбый верблюд — отродье шайтана, — сказал он. — Его нужно убить вместе с Алдар-Косе!
«Конечно, — мстительно подумал Ергалы-бай, — если мой племянник Аблай начнет говорить правду, то ему придется сознаваться в десятках преступлений…»
— Почтенный Ергалы-бай, — услышал он вдруг голос музыканта, — я дам вам золотую монету, если вы хотите купить Желмаю.
— У меня достаточно золотых! — вспылил обычно рассудительный Ергалы. — И в моих табунах хватает верблюдов! К чему мне трехгорбый урод?!
«К чему ему такой верблюд? — усмехнулся про себя Бапас. — Будь он только трехгорбым, его купили бы и за сотню золотых! Ергалы боится, что придется стать немым — он же слова правды не сказал за всю свою жизнь, седобородый козел!»
— Ну, а вы, почтенные? — не унимался музыкант в белом халате. — Бапас-бай, Мошеке-бай, Мынбай? Неужели знаменитый Желмая не стоит одного золотого?
— Пусть он провалится сквозь землю, твой трехгорбый шайтан! — пробормотал Мошеке-Обжора. — Пусть он сгорит, пусть его съедят волки… Он мне и даром не нужен.