Всадник с улицы Сент-Урбан
Шрифт:
Он счастливо женат, двое детей, дом в престижном Вестмаунте, а к этому всему еще и то, что он называл «лачужкой» в штате Вермонт — на случай, если вся эта заваруха с франко-канадцами добром не кончится.
— И лишь одна у бойчика мечта… — Горди порылся в атташе-кейсе и вытащил заламинированную в пластик кожаную папку. — Вот хочется мне, чтобы мою пьесу поставили.
— Это ты, в смысле, хочешь сказать, что написал… э-э-э…
— Да чёрта ли ты тут пыжишься! Пока ты не стал знаменитым, кто бы о тебе услышал?
— Никто.
— Я разослал рукопись по агентам в Нью-Йорке и даже в Лондоне, но они конечно же слышать не хотят о произведениях,
— Я прочитаю, Горди. Но у меня высокие требования, так что…
— Нашел чем пугать: у меня тоже. Но ведь не каждому же быть Джеймсом Джойсом! Я это к тому, что ты небось тоже хотел бы ставить как Хичкок или там… как Феллини… — Внезапно он разозлился, бросил на Джейка свирепый взгляд. — Я знал тебя тогда, когда ты был никем. Здесь ты больших надежд не подавал. Как, ч-черт возьми, ты ухитрился просочиться в кинорежиссеры?
— Спал с нужными людьми, — ответил Джейк и подмигнул.
После ежевечерних молитв в квартиру устремлялись утешители. Смутно знакомые троюродные родственники, бывшие соседи, коллеги по бизнесу. Они говорили об отелях в Майами, сравнивали цены, говорили о раввинах, сравнивали шарм, но прежде всего все поражались чуду Шестидневной войны и с опаской следили за ходом дебатов, разгоревшихся после нее в ООН. Один раввин — из пригородных либералов — хотел, чтобы победа Израиля была увековечена новым праздником, этакой современной Пасхой.
Каждого нового гостя дядя Лу ошарашивал одним и тем же вопросом:
— Какие танки были у египтян на Синае?
— Как какие? Русские.
— Ответ неправильный. У русских танков броня крепка. Кроме того, они быстры. А эти тупо стояли, ждали, пока разбомбят.
Когда гости восхищались подвигами израильских ВВС, дядя Лу подкалывал их, пугая неминуемо надвигающимся сбором денег.
— Никогда еще на полях военных действий, — страшно довольный собой, повторял он, — горстка избранных не бывала в столь неоплатном долгу перед столь многими евреями [342] .
342
Перевернутая цитата из речи Черчилля (20 августа 1940 г.) о британских пилотах: «Никогда еще на полях военных действий не бывали столь многие в таком неоплатном долгу перед горсткой избранных».
Дядя Джек всех уверял, что знает точно: в Йемене египтяне применили газ только затем, чтобы испытать его, готовясь травить евреев.
— Зато израильтяне использовали напалм, — возразил Джейк.
— Джейка послушать, что бы мы ни делали, все плохо. А что они делают, все первый сорт. Да ты хоть знаешь, что они уже и крематории в Каире подготовили для нашего народа?
Один дядя Сэм победе Израиля не удивлялся. И всем напоминал, что это ведь евреи переломили ход Второй мировой войны. В битве при Тобруке [343] .
343
Битва при Тобруке (Ливия) вызвала первую пробуксовку «блицкрига»; там немцам было оказано серьезное сопротивление: Тобрук выдержал восьмимесячную осаду итало-немецких войск. Рихлер здесь, скорее всего, иронизирует над американским фильмом «Тобрук» (1967). По сюжету фильма английское командование использует для секретной операции группу немецких евреев, которых переодевают в форму вермахта. Во главе с канадским майором они под носом у немцев пересекают пустыню, проникают в Тобрук и взрывают немецкие склады горючего.
А дядя Эйб в который раз повторял:
— Нет, представляете? Они выстояли против пяти арабских стран! В одиночку! Уж тут точно без божественного вмешательства не обошлось; даже закоренелый скептик должен признать это исполнением завета Бога с Авраамом!
Однажды вечером к ним забрел Макс Кравиц, в заскорузлых руках держа фуражку таксиста. Макс стал весь седой и сморщенный.
— Ты хоть помнишь меня-то? — пристал он к Джейку, прижав его к стене.
— Да помню, а как же.
— Что? Ты хочешь сказать, что через столько лет меня еще помнишь?
— Да. Конечно, помню.
— Смотри-ка ты… А я тебя — нет! — этакой победной точкой закончил беседу Макс.
Пришел засвидетельствовать почтение и Арти, давно ставший уважаемым дантистом. А еще Арти приобрел славу балагура. Все о нем говорили: такой шутник, ну такой шутник! Причем расскажет, этак, что-нибудь смешное, а начнешь хохотать, вдруг шасть тебе к разинутому рту — весь приникнет, глаз-рентген, носом водит, и в такой ужас придет от того, что там увидел и унюхал, что и улыбка у него сразу вянет, превращаясь в гримасу жалости. И уже на следующее утро ты распростерт в его кресле, мычишь бессильно да ручками-ножками сучишь. Так и просверливал себе лукавый хитрован Арти путь наверх сквозь моляры и резцы Хершей — одному съемную челюсть сварганит, другому золотую коронку приладит, и в итоге вселился в двухэтажную квартиру в престижном Виль-сан-Лоране.
Неделю они соблюдали траур по усопшему Иззи Хершу, каждый вечер квартиру наполняли довольно беспардонные раввины, проводились совместные молитвы, а потом приходили гости. Для Джейка самым приятным временем было начало дня, когда за протяжным завтраком изнемогающие Херши, борясь с дремотой, делились воспоминаниями о детстве, о школе, о первой работе, о столкновениях с франко-канадцами.
— Они такие недалекие! — говорила тетя Малка, недоуменно подымая брови. — Была у меня одна знакомая, так я ей в пятницу анекдот расскажу, а она только в субботу, посреди церковной службы расчухает, и давай смеяться!
— А что сепаратисты?
— А что сепаратисты? С ними надо бороться путем планирования семьи. Чтоб не плодились, как кролики!
Внезапно в квартире потемнело — это Ирвин перекрыл необъятной тушей проем балконной двери. Около уха, как всегда, бормочущий транзистор.
— Арни засадил «птичку» на пятнадцатом. Теперь он всего на две отстает от Каспера.
— Ну, Арни! Во дает!
— А что же Никлаус? [344]
— Время покажет.
Джейк кое-как все же перевел разговор на брата Джо и его отца Баруха.
344
Речь идет об игре в гольф. Арнольд Палмер, Джек Никлаус, Уильям Каспер — известные профессиональные гольфисты.
— Когда Баруха перетащили сюда, ты только представь: его сын в жизни не видал банана. Наш папа дал ему банан, так он его стал с кожурой есть!
Дядя Эйб, улыбаясь сладостным воспоминаниям, со смешком сказал:
— Барух еще на судне бандитствовал. У какого-то чужого еврея украли кошелек. Искали, все перевернули, нет как нет. При высадке у подножья трапа поставили двоих полицейских, чтобы они досматривали ручную кладь. А Барух эдак вразвалочку спускается, и сумка у него уже открыта — смотри не хочу. Жует яблоко и в ус не дует. А деньги из того кошелька как раз в яблоке-то и были.