Всадники ниоткуда (илл. Б.Лебедева)
Шрифт:
Но одета и причёсана она была именно так, как я любил — простая завивка, без кинозвездных фокусов, красное платье с короткими рукавами, которое я всегда отличал среди её туалетов, — все это объясняло и другое: она знала о моём приезде, ждала меня. На сердце сразу стало легче, на минуту я забыл о своих сомнениях и страхах.
— Мария! — позвал я громче.
Кокетливая улыбка, чуть-чуть наклонённая головка, символически подчёркивающая натренированную предупредительность к заказчику, характеризовали любую девчонку из бара, но не Марию. Со знакомыми парнями она была иной.
— Что с тобой, девочка? — спросил я. — Это я, Дон.
— Какая разница — Дон или Джон? — кокетливо откликнулась она, играя глазами и по-прежнему не узнавая меня. — Что вам угодно, сэр?
— Посмотри на меня, — сказал я грубо.
— Зачем? — удивилась она, но послушалась.
И на меня взглянули не её глазищи, синие и узкие, как у девушек на полотнах Сальвадора Дали, но всегда живые, ласковые или гневные, а холодные мёртвые глаза Фрича, глаза девушки из табачного киоска, глаза водителя растаявшей на шоссе машины — стеклянные глаза куклы. Заводная машинка. Оборотень. Нежить. Словом, тест не удался. В городе не было живых людей. И мгновенно пришло решение — бежать. Куда угодно, только скорее. Пока не поздно. Пока не обернулась против нас вся эта проклятая страхота.
— За мной! — скомандовал я, соскакивая с табурета.
Толстяк ещё недоумевал, ожидая обещанной выпивки, но Митч понял. Славный малый — он всё схватывал на лету. Только спросил, когда мы выходили на улицу:
— А где ж я теперь найду хозяина?
— Нет здесь твоего хозяина, — сказал я. — Нет людей. Оборотни. Нечисть.
Толстяк вообще ничего не понял, но послушно затрусил за нами: оставаться одному в этом диковинном городе ему явно не хотелось. Боюсь, что не совсем все дошло и до Митчелла, но он, по крайней мере, не рассуждал: уже видел чудеса на дороге, хватит!
— Ну что ж, смываться так смываться, — заметил он философично. — А ты помнишь, где оставил машину?
Я оглянулся. На углу моего „корвета“ не было, очевидно, он остался где-то ближе или дальше по улице. Вместо него у тротуара в двух-трех метрах от нас дожидалась чёрная полицейская машина, тоже с зажжёнными фарами. Несколько полицейских в форме находилось внутри, а двое — сержант и полисмен с перебитым носом, должно быть бывший боксёр, — стояли рядом у открытой дверцы. Напротив, у подъезда с вывеской „Коммершел банк“ стояли ещё двое. Все они, как по команде, уставились на нас таким же неживым, но пристальным, целеустремлённым взором. Мне это совсем не понравилось.
Сержант что-то сказал сидевшим в машине. Прицельный взгляд его настораживал. Они определённо кого-то ждали. „Не нас ли?“ — мелькнула мысль. Мало ли что может случиться в этом придуманном городе!
— Скорее, Митч, — сказал я, осматриваясь, — кажется, влипли.
— На ту сторону! — сразу откликнулся он и побежал, лавируя между стоявшими у тротуара машинами.
Я ловко увернулся от чуть не наехавшего на меня грузовика и тотчас же оказался на противоположной стороне улицы, подальше от подозрительной чёрной машины. И вовремя! Сержант шагнул на мостовую и поднял руку:
— Эй, вы, стоять на месте!
Но я уже сворачивал в переулок — темноватое ущельице между домами без витрин и без вывесок. Толстяк с несвойственной его комплекции быстротой тут же догнал меня и схватил за руку:
— Посмотрите, что они делают!
Я взглянул. Полицейские, развернувшись цепочкой, перебегали улицу. Впереди, посапывая, бежал мордастый сержант, расстёгивая на ходу кобуру. Заметив, что я обернулся, он крикнул:
— Стой! Стрелять буду!
Меньше всего мне хотелось познакомиться с системой его пистолета. Особенно сейчас, когда я разгадал происхождение этого города и его населения. Но мне везло: я услышал свист пули, когда уже нырнул за кузов отдыхавшей у тротуара пустой машины. Эта сжатая цепочка притёртых бок о бок автомобилей облегчала нам маневрирование. Поразительно, с какой ловкостью, подгоняемые страхом, Бейкер и Митч ныряли, присаживались или, согнувшись крючком, перебегали открытое пространство переулка.
Я знал этот переулок. Где-то поблизости должны быть два дома, разделённые воротами-аркой. Через эту арку можно было попасть на соседнюю улицу, где поймать любую проезжавшую машину или неожиданно найти свою: мы ведь оставили её где-то здесь, на углу такого же переулочного ущелья. Кроме того, можно было скрыться в мастерской, где вечно что-то чинилось или паялось. Неделю назад, когда мы здесь проходили с Марией, мастерская была пуста, на двери висел замок под табличкой „Сдаётся внаём“. Я вспомнил об этой мастерской, когда свернул в арку-воротца. Полицейские застряли где-то сзади.
— Сюда! — крикнул я спутникам и рванул дверь.
Замок и табличка по-прежнему висели на ней, и рывок не открыл нам входа. Мой удар плечом пошатнул её, она затрещала, но удержалась. Тогда ударил всем корпусом Митчелл. Дверь охнула и со скрежетом рухнула наземь.
Но входа за ней не было. Она никуда не вела. Перед нами темнел проем, заполненный плотной, чёрной как уголь массой. Сначала мне показалось, что это просто темнота неосвещённого подъезда, куда не проникает солнечный свет в этом ущелье. Я было рванулся вперёд, в темноту, и отскочил: она оказалась упругой, как резина. Теперь я отчётливо видел её — вполне реальное чёрное ничто, ощутимое на ощупь как что-то плотное и тугое, надутая автомобильная камера или спрессованный дым.
Тогда рванулся Митч. Он прыгнул в эту зловещую темноту, как кошка, и отлетел назад, как футбольный мяч. Это ничто просто отшвырнуло его — оно было непроницаемо, вероятно, даже для пушечного снаряда. Я подумал — и это моё твёрдое убеждение, — что весь дом внутри был такой же: без квартир, без людей, одна чернота с упругостью батута.
— Что это? — испуганно спросил Митчелл.
Я видел, что он опять испугался, как утром на автомобильной дороге в город. Но заниматься анализом впечатлений не было времени. Где-то совсем близко послышались голоса преследователей. Вероятно, они вошли в арку. Но между нами и густой пружинящей чёрной массой было узкое, не шире фута, пространство обычной темноты — вероятно, той же черноты, только разреженной до концентрации тумана или газа. То был типичный лондонский смог, в котором не видишь стоящего рядом. Я протянул руку: она исчезла в нём, как обрезанная. Я встал и прижался к спрессованной черноте в глубине дверного проёма и услышал, как вскрикнул шёпотом Бейкер:
— Где же вы?
Рука Митча нашла меня, и он тотчас же сообразил, в чём наше спасение. Вдвоём мы втащили в проем толстяка коммивояжёра и постарались раствориться в темноте, вжимаясь и вдавливаясь до предела, чтобы предательское упругое ничто за ней не выбросило нас наружу.
Дверь мастерской, где мы прятались, находилась за углом выступавшей здесь каменной кладки. Полицейские, уже заглянувшие в переулок, не могли нас увидеть, но даже идиот от рождения мог сообразить, что пробежать переулок во всю длину его и скрыться на смежной улице мы всё равно не успели бы.