Всадники ниоткуда. Романы
Шрифт:
— Кому невыгодно? Городу?
— Ему самому невыгодно.
— Соображаешь, — усмехнулся я ободряюще. — Пошевелим мозгами и все поймем. Конечно, Бойл ничего не захочет менять.
— А если ему рассказать?
— Зачем?
— Убедить. В их же интересах понизить цены.
Еще бы! Если бы Корсон Бойл действительно убедился в неистощимости дарованного ему богатства, он бы кое в чем реформировал экономику Города. Может быть, даже и политику. Это бы только повысило и его личный престиж, и престиж его хунты. Из замаскированного диктатора он вырос бы до живого Бога. Но какой
Я сказал все это Оливье, в заключение добавив:
— Что в наиболее выгодном для Города случае сделает Корсон Бойл? Сменит ценник в продовольственных магазинах. Не лучше ли уж сменить его самого?
Моя реплика не испугала и не удивила меланхоличного Оливье. Он просто обдумал ее и спросил:
— А на кого? Одного убили, придет другой. Какая разница?
«Соображает, — подумал я. — Трезвый ум. Такого не соблазнишь романтикой покушения».
— Сменить всю клику, — сказал я вслух.
— С чем? С луками против автоматов?
— Найдутся и автоматы.
Оливье снова замолчал, размышляя.
— Трудно, очень трудно, — вздохнул он.
— Такие победы легко не даются, — сказал я и покраснел: ну и штамп!
Хорошо, что хоть Оливье не смотрел на меня, а быть может, и не вслушивался. Он просто молчал. Я почти догадывался, что с ним происходит: он выбирал «с кем?». С нами или остаться нейтральным? И я почти предугадал вопрос, который наконец последовал:
— Что же мне делать?
— Пока жив — молчи. И помни: пока молчишь — жив.
— Угрожаешь?
— Не я. Твое же начальство тебя не помилует. За одни раздумья.
— А где Шнелль? — вдруг спросил он.
— Лежит в лесу под придорожным кустом, если лисы не съели.
— И Губач?
— Я уже говорил тебе. Забыл или жалеешь?
— С ума сошел! Как справился?
— Пощелкали. Я разгадал их тактику сразу после Си-центра.
— А если начнется следствие?
— Скажу правду. А ты подтвердишь, что слышал, как они договаривались меня прикончить.
Вовремя вспомнил Оливье о Шнелле, вовремя я подсказал ему легенду.
Дверь с грохотом распахнулась от удара ногой, и в дежурке появился сам Корсон Бойл. Он был в парадном мундире, но в грязных сапогах — должно быть, ехал верхом. Судя по красноватым белкам и воспаленным припухлостям под нижними веками, он производил впечатление кутилы или картежника, смахнувшего со счетов еще одну бессонную ночь. Но он не был ни тем, ни другим — значит, что-то случилось все-таки, если даже розовые щеки его подтянулись и посерели.
— Оставь нас, — бросил он Оливье.
Тот вышел. Корсон Бойл прошел мимо, искоса и, как показалось мне, без прежнего дружелюбия взглянул на меня. Он сел в мое кресло и кивком указал на противоположный стул:
— Садись.
Я сел.
— Кто вчера привел последнюю машину? — рявкнул он, как выстрелил.
Я вскочил:
— Я.
— Можешь отвечать сидя. Кто был в патруле?
— Шнелль и Губач.
— Кто это — Губач?
— Патрульный из Майн-Сити.
— Почему переведен сюда?
— Заключенные вынесли ему смертный приговор.
— Где оба?
— Убиты.
— Кем?
Мне показалось, что он все знает, и я пошел напролом:
— Мной. Я убил обоих, защищаясь на первых километрах лесной дороги.
Бойл, должно быть, не ожидал такого ответа. Он пожевал губами и спросил уже мягче:
— Что значит — защищаясь?
— Как защищаются, комиссар, когда на тебя нападают?
— Они стреляли, верно. Мы это проверили.
Хвала Мартину, предварительно опустошившему магазины их автоматов.
— Но в кого они стреляли, Ано?
— Они еще до отъезда сговорились меня прикончить.
— Откуда знаешь?
— Меня предупредил Оливье. Он слышал их разговор на крыльце. Дверь была открыта. Он еще вчера написал рапорт на ваше имя. Я задержал его: хотел объяснить лично.
Бойл долго молчал. В холодных глазах его не промелькнуло ни доверия, ни теплоты.
— Все-таки странно, — наконец сказал он. — Их было двое против одного. А Шнелль стрелял без промаха.
— Я все время был начеку с отъезда из Си-центра, как только они оба перебрались в кабину. Там они не рискнули меня пристрелить: я не выпускал из рук автомата. Но я ожидал какой-нибудь штучки вроде завала. И дождался. Кто срубил дерево, не знаю — вероятно, у них был сообщник. Но когда машина остановилась, я не выскочил первым, на что они, вероятно, рассчитывали, а предложил им выйти и посмотреть, что случилось. Они не выстрелили сразу в этом была их ошибка, — а позвали меня. Якобы на помощь. Я выпрыгнул и мгновенно плюхнулся на шоссе под колеса. Грохнули две очереди, но поверх меня. По звуку выстрелов я понял откуда и ответил. Кстати, я тоже стреляю без промаха, комиссар.
Бойл все еще сомневался:
— Я давно знаю Шнелля. Шнелль и убийство товарища — это несовместимо.
— Он невзлюбил меня после скачек, затаил злобу после экзамена и возненавидел, когда начальником заставы стал я, а не он.
— Может быть, и зря, что не он, — задумчиво произнес Бойл. — Может быть, я ошибся. А теперь начальником я назначу Минье из Майн-Сити.
Я слыхал о Минье, заместителе начальника лагеря, — тупом и жестоком солдафоне, яростно ненавидимом заключенными. Почему его переводят сюда? Из-за меня? Едва ли.
Внутренне даже довольный, что расстаюсь с опротивевшей мне казармой, я поднялся.
— Разрешите вопрос, комиссар.
— Мог бы задать его сидя.
— Я разжалован, комиссар?
— Пока еще нет. Есть шанс сохранить лейтенантские нашивки.
— Тогда еще один вопрос, комиссар. Почему Минье, а не Оливье?
— Оливье поедет вместе с тобой.
Я знал, что спрашивать больше не полагалось, но у меня вырвалось:
— Куда?
— В Майн-Сити.
Теперь уж я сел без всякого разрешения, донельзя растерянный и ошеломленный. Вероятно, это отразилось у меня на лице, потому что Корсон Бойл засмеялся. Кстати, впервые после его появления в дежурке.