Всадники тьмы
Шрифт:
— А я верю, что даже если и ритуал, то он имеет свое отражение в высшем мире. И в этом смысле — все по-настоящему. Я так думаю, — сказал другой.
— Но хотелось по-настоящему…
Отто вдруг понял, что сейчас он увидит Ильзе, Альфреда и Ханса. Ильзе. Альфреда. Ханса. Это все какая-то ерунда. Бред. Безумие. Сбежать?.. Нет. Порядок. Должен быть восстановлен Порядок. Любой ценой. Сила Священного Копья. Он держит Священное Копье. Сбежать?..
— Вот он! — Отто услышал у себя над ухом голос Людвига. — Наконец-то!
— Ну,
— Знаешь, после того, что сделал Вильгельм… — закачал головой Людвиг.
— А что сделал Вильгельм? — Отто настороженно посмотрел на Людвига, припоминая последние слова Вильгельма: «Ты никогда не думал, что хорошие новости — самые плохие?»
— Да все же из-за него! Это он нас предал! Хорошо Ханс догадался… А ты что, не в курсе?! Его уже — все… Нет.
— Вильгельм?.. — Отто не верил своим ушам.
— Ну да! — подхватил Рудольф. — Мы же все еще вчера бумагу подписывали!
«Думаешь, проверяю тебя? Не проверяю. Просто я отказался… Жутко мне. Как вы можете подписывать смертный приговор неизвестно кому? Странно это. Знаешь, Отто, а я перестал бояться смерти. Если делаешь слишком много глупостей к ряду, то становится страшно. Страшно, что умрешь. Но когда делаешь больше того, много больше, то вдруг становится все равно — умрешь или нет. В этом ДАО — запас прочности есть у всего, даже у страха. А за ним — все, конец. Новая жизнь. Что-то у них там стряслось. Поеду».
Отто продолжил вслух слова Вильгельма: — На смерть…
— Да, смерть, — покачал головой Людвиг, даже не догадываясь с какой мыслью Отто он согласился.
Отто провели через охрану и впустили внутрь небольшой, слабо освещенной пристройки, расположенной под помостом. Словно подземелье. Не помня себя, Альфред машинально поклонился присутствующим — Хансу, Ильзе, Альфреду.
— Все! — воскликнул Ханс, увидев саквояж в руках Отто. — Теперь все!
Ханс выхватил их рук Отто сумку и принялся доставать Копье.
— Отто… Ты? Ты тоже с ними?.. — в глазах Альфреда читалось искреннее удивление.
— А ты разве не знал? — недоверчиво спросил Отто.
— Нет, — растерянность коснулась благородного лица Альфреда. — Я не знал.
Они смотрели друг другу в глаза — один пристально, другой — честно.
— Не знал?.. — повторил Отто, ощутив, как слезы подступили к горлу.
— Нет, — Альфред слегка пожал плечами, словно извиняясь. — Ты был таким добрым мальчиком, Отто. Тебя били за то, что ты был добрый. Ты никогда не мог постоять за себя…
Заметив, что между Альфредом и Отто что-то происходит, Ханс отложил Копье и скомандовал:
— Все, Отто, выйди.
Но Отто оставался стоять на месте. Он не услышал Ханса. Он видел только Альфреда — своего небожителя. Все то же благородное болезненно-белое лицо, голубые, глубоко посаженные глаза, золотистые волосы, изогнутые брови, нос с небольшой горбинкой, скулы, подбородок… И улыбка. Улыбка, похожая на усмешку.
— Ты должен царствовать, Альфред, — тихо сказал Отто. — Ты воскреснешь, я знаю. Это твое Копье. Ты должен царствовать…
— И тебе меня не жалко? — грустно улыбнулся Альфред. — Совсем?
Дрожь побежала по спине Отто.
«Власть — самая жестокая из всех пыток, самое ужасное из всех наказаний, — вспомнил он рассказ Альфреда. — Нет ничего страшнее, чем принять власть. Я проклят властью, как и все, кто рождается в моем племени с белой кожей и белыми глазами. Мы прокляты. Но нас почитают, потому что на нас держится мир. И нас боятся, потому что на нас держится мир».
— Отто, выйди! — заорал Ханс.
— Нет, Ханс, пусть Отто останется, — Ильзе выкатилась в инвалидном кресле из дальнего, самого темного угла пристройки.
Остановившись посредине — между Отто и Альфредом, она внимательно посмотрела сначала на одного, потом на другого. Она смотрела на Альфреда, в которого влюбилась вчера до беспамятства, как на манекен. Так же она смотрела и на Отто, с которым вчера потеряла невинность.
— Я хочу видеть Морица, — приказала она вдруг. — Я хочу видеть его немедленно! Прежде чем подыхать, я хочу видеть глаза, которые меня любят! Пусть Отто приведет Морица!
— Милая, — приторно-высокомерно отозвался Ханс. — Морица нельзя привести, он в больнице.
— В больнице?! — Отто чуть не заплакал. — Он жив?..
Ханс не обратил на слова Отто никакого внимания. Тем же слащавым, искусственным голосом он продолжил говорить Ильзе гадости:
— Так что прости, дорогая. Сегодня ты своего неудачника не увидишь. Он даже покончить с собой не смог нормально. Спрыгнул с высоты. Разбил себе грудку, но в живых остался…
— Он не прыгал с высоты, — сказал Отто.
— Нет, Отто, он спрыгнул, — Ханс посмотрел на него с отвращением, как на существо второго сорта.
Ханс требовал, чтобы Отто заткнулся — взглядом. Буравил его глазами.
— Он не прыгал, — не опуская глаз, повторил Отто.
— Милочка, — Ханс нагнулся к Ильзе. — Отто не в себе. Мориц спрыгнул с пятого этажа и разбился. Сильно, но не до конца. У меня есть его предсмертная записка.
— Это ты его заставил написать… — прошептал Отто. — Он не хотел умирать.
— В общем, оставим это, — отрезал Ханс. — Какая, в конце концов, разница? Время не ждет.
— Это ты?.. Ты его заставил?.. — Ильзе смотрела на Ханса намокшими от слез глазами. — Господи, как ты мог?.. Как ты мог?!. И ты говоришь, что это меня Бог наказал? Меня?! Ханс, ты посмотри на себя, Он тебя наказал! Тебя!