Всадники
Шрифт:
— Не важно! Ты молодец! А что с прислугой? Ты нашел ее?
— Пока особо похвалиться нечем, ваша светлость.
— Что так? Неужели в Гребенске нет нескольких подходящих девок?
— Это оказалось не так просто, как хотелось бы… Здесь не столица…
— Ладно, решай… и вот тебе новое поручение. Я хочу устроить баронессу в главных покоях. Срочно все приведи там в порядок, отделка, красивая, изысканная мебель. Не мне тебя учить. И цветы, много цветов — всегда должно быть в ее комнате. И еще — надо непременно устроить пир и бал для всех соседей с музыкой, танцами, на несколько дней. Охоту на оленей и все прочее. Позаботься обо всем, приглашения, вино, еда, украшения зала, посуда, повара, прислуга, музыканты, егеря. Ты и сам знаешь лучше меня, что требуется…
— Денег нет, ваша светлость, — слова Витреда прозвучали как-то глухо и надтреснуто.
— Мне все равно, скоро деньги будут. Займи сейчас на любых условиях.
— Вы сошли с ума, Людвиг! Налоги — да вы уже надиктовали мне список покупок и трат на сумму равную годовому доходу от Чернагоры! Как вы собираетесь выполнять приказ вашего отца? Ведь вам нужно прислать ему полк стрелков-горцев…
— Молчать! Выполнять! Или я найду другого управляющего! Не слишком ли ты много на себя берешь, Витред?!
— Неужели баронесса лишила вас разума?!
— Не смей даже упоминать ее! Иди и выполняй и не зли меня.
— Простите, мой господин, я…
— Иди же!
Последняя фраза настигла Витреда уже в дверях:
— И не смей больше со мной ТАК разговаривать, никогда…
Уже выйдя в коридор управляющий смог позволить себе проявить обуревавшие его чувства. Вполголоса, почти шепотом он принялся ругаться и костерить «мальчишку» на все лады. Чуть успокоившись, Витред еще раз обдумал сложившуюся ситуацию, и принял два важных решения. Надо как можно быстрее удалить баронессу из замка. И еще необходимо встретиться с князем Борутом и убедить его повлиять на графа с тем, чтобы он отказался хотя бы от части своих безумных затей.
Утро для Марицы началось с забот. Вставала она очень рано, еще до пения петухов и шла искупаться на речку. Ужица встречала ее каждое утро ласковым журчанием. Опасно одной ходить было сюда в такое время, вот и увязывался за ней Матвей, племянник тетки Клавы. Вооруженный ружьем, ствол которого был длиннее его самого, и кинжалом, мальчишка выглядел скорее смешно, чем грозно, но девушка ни за что бы ему этого не сказала. Сидя спиной к речке, пока Марица плавала в свое удовольствие, мальчишка бдительно смотрел по сторонам, держа ружье заряженным на коленях. Привыкнув быть в семье старшим, он рос очень серьезным, много помогал по хозяйству, следил за домом, чем вызывал немалое одобрение со стороны тетки Клавы, которой угодить было не так просто. Марицу он называл — сестрица, и считал своим долгом оберегать ее от любых невзгод.
Вот и сегодня, как не любил он поспать, вскочил не свет ни заря, поджидал у калитки — боялся — что уйдет одна, не станет его дожидаться. Такая беспечность его очень расстраивала и то, что Марица брала с собой лук и стрелы — мало утешало.
На речке, он привычно устроился на большом камне, отвернувшись от берега и пристально следя за окрестностями.
Девушка в одной тонкой рубашке — плавала, отдаваясь стремительному течению Ужицы. Холодная вода нисколько ее не пугала, наоборот давала бодрость и живительные силы. Она ни за что не соглашалась отказаться от этой привычки, несмотря на угрозы тетки, рисующие всякие страхи, которые могут поджидать одинокую молодую девушку за пределами города. Рощица, облюбованная Марицей, далеко находилась от дороги и полностью скрывала ее от любопытных глаз. Противоположный берег и вовсе был здесь высоким и неприступным. Почти отвесной стеной прислонилась к речке высокая скала, взобраться на которую не решались и серны.
Наскоро вытерев волосы и переодевшись, Марица подошла к мальчишке и взяла из его рук ружье:
— Давай, Матвейка, твоя очередь!
— Быстро ты сегодня, — запротестовал мальчик, — я что-то не очень хочу. Может, в другой раз?
— А наш уговор? Ну, нет, ты же будущий воин, сам говорил. Давай, давай, обещал же.
Мальчишка встал, стал неохотно снимать сапоги, но, глянув на Марицу, спохватился:
— Погоди, не садись, — он быстро сорвал с себя теплый чекмень и постелил на камне. — Вот! Теперь лучше!
— Какой галантный у меня кавалер, — улыбнулась девушка.
Матвейка, немного обрадованный ее словами, быстро скинул с себя оставшуюся одежду и с разбегу нырнул в воду. Тело сразу обожгло, словно тысячи ледяных иголок воткнулись в кожу. Даже резко двигаясь под водой, он никак не мог привыкнуть к холоду и согреться. Выскочив, наконец, на берег, непослушными руками стал натягивать одежду, которая никак не хотела налезать на мокрое тело.
— Я все! — Наконец сообщил он, и Марица оглянулась на него, подбадривая улыбкой.
Заметив, как льется вода с непослушных мокрых волос, она живо подхватила полотенце и стала их вытирать.
— Я сам, — глухо проговорил мальчик из-под толстого края полотенца, но на деле покорно ждал, терпя заботу Марицы, которой позволял много больше, чем остальным. Так уж получилось, что, появившись в семье чуть больше полугода назад, она быстро стала всеобщей любимицей, хоть и не прилагала к тому никаких усилий. Спроси Матвея — почему — и он бы не смог толком ответить. «Просто она — это она!» — сказал он как-то своему дружку, сыну кузнеца, Степке, и тот его понял.
— Вот теперь можем идти! — Сказала Марица, ласково пригладив руками влажные непокорные вихры.
— У меня все горит, сестрица! Как будто огонь внутри!
— У меня тоже, — засмеялась она, — вот теперь каждый день будешь купаться.
— Каждый день? — Ужаснулся он.
— Ну, если не хочешь…
— Я буду, буду! Это я просто так спросил!
— Вот и славно.
Матвей снова поднял ружье и зашагал рядом с нею. Они почти покинули рощицу, когда девушка услышала странный звук.
— Стой! — Тихо приказала Марица, дернув его за рукав.
Там, где они стояли, высокие кусты еще надежно срывали их, потому она не слишком волновалась, а мальчишка мгновенно перехватил ружье и, насторожившись, стал выглядеть очень воинственно.
В утренней тишине, нарушаемой лишь пением просыпающихся птиц, теперь ясно стали слышны звуки копыт, осторожно ступавших по мягкой траве. Сквозь ветви кустарника, наконец, удалось увидеть сначала лошадь и ноги в длинных мягких сапогах — в стременах. А потом и всего всадника.