Всадники
Шрифт:
Еще одна атака, и еще, и еще. Трест стукающихся друг о друга рогов не прекращался.
«Они чем глупее, тем выносливее…» – подумал Уроз. Он был бы рад, если бы баран, на которого он поставил, проиграл, чтобы тут же вышла другая паpa. Он начал следить взглядом за линией тополей, которая, поднимаясь, уступами шла из конца в конец долины, повторяя изгибы реки Бамиан. Дальше идти предстояло вдоль нее, вверх по течению.
Тут его внимание вновь привлекла арена. В регулярном постукивании лбов стали возникать перебои. Уроз понял почему. Один из баранов начал уклоняться от атак. «Он что, наименее глупый из них?» – подумал Уроз. Ему стало интересно: это
– Хорошее у тебя хозяйство! Делает честь тебе, – кричал он соседу слева.
Алые губы Амджяд Хана не сразу выпустили трубку наргиле. Он медленно дал выйти дыму изо рта и, пока тот таял в воздухе, тихо объяснил мягким голосом:
– Знай, о всадник степей, я не специализируюсь в выращивании бойцовых пород, доводящих бой до смертельного исхода. Я просто даю их, чтобы народ немного поразвлекался. И когда это бывает угодно Пророку, у меня это получается. Вон, погляди!
Внезапно насмешки и оскорбления утихли. Толпа принялась безумно хохотать. Люди держались за животы, вытирали слезы от смеха. Кто-то начинал хлопать по спине соседа, даже если это был незнакомый человек.
Перепуганный баран на арене убегал. Бежал наугад, совершая беспорядочные движения, невпопад прыгая, неловко подскакивая, пускаясь в грузный галоп. Шерсть его волочилась по траве. Жирный курдюк раскачивался вправо и влево, как плохо привязанный мешок. Другой баран бросился за ним в погоню. Несколько раз он почти настигал свою жертву. Но жертва от страха кидалась в сторону, ускоряла бег. Так они бегали по арене круг за кругом, наконец, преследуемый баран заметил давно уже открытую дверцу, мимо которой он несколько раз пробегал, не замечая ее. И устремился к ней.
Амджяд Хан вновь взялся за наргиле. Прежде чем поднести трубку ко рту, он наклонился с улыбкой к Урозу:
– Ярость гонялась за страхом. Но у того ноги оказались резвее. Спектакль стоил несколько афгани, не так ли?
Прежде чем Уроз успел ответить, чья-то напряженная рука легла ему на ляжку.
– Кажется, я могу располагать ставкой, – полувопросительно, полуутвердительно посмотрел на него Хаджи Заман.
Уроз щелчком отправил святому человеку банкноты, которые тот так старательно перед этим раскладывал, и воскликнул:
– Ну что это за ставка! Подачка какой-нибудь старухи и то, наверное, принесет тебе больше.
И в сердцах бросил на траву все оставшиеся у него деньги.
– Что… что это? – спросил Хаджи Заман голосом, в котором не слышалось привычной уверенности.
– Моя следующая ставка, – пояснил Уроз.
Пальцы Хаджи Замана, убиравшего выигрыш, слегка тряслись.
– Тут много, очень много афгани, – определил он сразу.
– Надо ли говорить такому игроку, как ты, о святой человек, что чем больше ставка, тем интереснее игра? – спросил Уроз.
Его тон и его взгляд провоцировали собеседника, оскорбляли его. Ему хотелось продлить свою игру. Но Хаджи Заман не понимал его. Жадность овладела им полностью. Он раскладывал, разглаживал, ласкал помятые бумажки и вполголоса считал их. Его бормотание, монотонное называние чисел напоминало богослужение, молитву.
– Тринадцать тысяч двести шестьдесят четыре, – с глубоким вздохом подвел наконец итог своим подсчетам Хаджи Заман.
Он смотрел на Уроза. В его глазах можно было прочитать и сладострастие, и вожделение одновременно.
– Ты знаешь, сколько ты ставишь? – спросил Хаджи.
– Знаю и хочу поставить, – ответил Уроз.
– А знаешь ли ты, – спросил Хаджи Заман, – что теперь моя очередь выбирать барана?
– Порядок есть порядок, – посмотрел на него Уроз. – Без порядка нет и игры.
Хаджи Заман закрыл лицо руками и стал медленно раскачиваться торсом на скрещенных по-турецки ногах. Потом закричал:
– Хозад! А Хозад!
– Я тут, – прокаркал хозяин ворона.
– Я жду сигнала, – призвал Хаджи Заман того на помощь.
Костлявое лицо приникло к голове птицы, и бледные губы беззвучно зашевелились. Ворон, сойдя с левого плеча Хозада, обогнул его шею и остановился на правом плече.
– Ну, как? – кинул на него вопрошающий взгляд Хаджи Заман.
– Решай сам, о глубокочтимый, – прокаркал Хозад.
Святой человек, раскачивавшийся взад и вперед, дождался, когда туловище откинется назад, повернул голову и сквозь пальцы взглянул на птицу.
– По воле Аллаха, правая сторона будет верным ответом, – нараспев, как пономарь, проговорил он.
Кончив раскачиваться, он опустил руки и предупредил Уроза:
– Ты сам этого захотел, самонадеянный всадник.
Эти слова, произнесенные безразличным голосом, не привлекли внимания соседей Уроза и Хаджи Замана. Там подсчитывали свои убытки и делали новые ставки. Только Мокки, следивший за каждым жестом и каждым словом Уроза, понял, как рисковал хозяин. «Если он опять проиграет, – подумал саис, – у нас не останется ни одного афгани. А надо еще покупать продукты и одежду, чтобы перейти через горы, все более высокие и пустынные!» Мокки видел, как человек в зеленой чалме вытащил из портмоне, один за другим, большие банкноты и сложил их в аккуратненькую стопочку. Все внутренности саиса кричали: «Умоляю тебя, Уроз, останови, останови эти руки! Уменьши свою ставку вдвое или хотя бы на четверть…» Но он ничего не сказал. Он был всего лишь очень молодым слугой. И не имел права мешать Урозу.
В это время послышались голоса, предвещавшие появление новых баранов.
Этих подталкивать было не нужно. Этих приходилось сдерживать. Иначе они выскочили бы и кинулись друг на друга раньше времени. Их вели и за ними присматривали не простые пастухи со скромным заработком, а сами скотоводы, люди солидные и с достоинством. И бараны их не были новичками. Они заранее знали и место, и правила, и нравы, и сразу же сами заняли нужную позицию. У одного была длинная белая шерсть с черными пятнами. Другой был коричневой масти с рыжими подпалинами.