Все арестованы!
Шрифт:
— То есть я прав: он преступник?
— Ирджи, — душевно обернулся ко мне капрал, — ну что ты взъелся на козлонога? Не пойман — не вор. Да и кто бы из нас, мужиков, не хотел кататься как сыр в масле за женский счёт?
— Я бы не хотел.
— Ты у нас уникальный. — Капрал повернулся ко мне спиной, давая понять, что, с его точки зрения, разговор окончен.
Я скрипнул зубами, сухо попросив его сделать распечатку всех файлов, касающихся профессора Фигувамнакиса, и подумал, что лучше мне подключить к этому делу Чунгачмунка. Краснокожий вождь имел более консервативные взгляды на подобные вопросы.
Поэтому мне осталось только дождаться тёплых страничек из принтера, поблагодарить Флевретти, попрощаться и уйти, не хлопая дверями. Он меня, кажется, даже не услышал, потому что отвернулся в угол и весь ушёл в какие-то свои подсчёты на калькуляторе. Наверное, высчитывал, за что и откуда ему всё-таки могли прийти деньги, по крайней мере легально. Подарок от забытой тётушки, перерасчёт в налоговой, наследство заокеанского дяди, возврат за перерасход горячей воды, которой он, как я понимаю, вообще не пользуется, случайная находка на улице, сделанная в сомнамбулическом состоянии, выигрыш в лотерею… да мало ли ещё что. В нашей системе дебета-кредита любой чёрт ногу сломит.
Идти куда-либо ещё было уже поздно, поэтому я просто вернулся в гостиницу. Придя в номер, вдруг почувствовал, какая свинцовая усталость навалилась на мои плечи, и рухнул не раздеваясь. Всю ночь мне снился один и тот же сон: профессор Фигувамнакис, держа меня за шиворот, целится мне в грудь из моего же табельного пистолета и гнусно хихикает. Я пытаюсь вырваться и убежать, а он увеличивается в размерах, становясь огромным и страшным. Я бегу от него по улице, а моя же Эльвира вместе с тёщей моего шефа почему-то ставят мне подножки и заламывают руки за спину. Проснулся в холодном поту от собственного крика, часа за три до обычного подъёма. Глотнул холодной минералки, пытался уснуть снова, но ничего не получилось. Идти на работу было ещё слишком рано, но на сотовом высветились три эсэмэс от капрала Флевретти, отправленные час назад: «Ирджи, я тут нарыл ещё кое-что». Вторая эсэмэс гласила: «Этот типус всё-таки сидел». Третья продолжала: «Его восемнадцать раз арестовывали. По всем обвинениям он должен был сидеть тридцать шесть лет, но всякий раз под давлением властей его выпускали на второй же день».
Теперь, в свете новой информации, мне нужно было сесть и серьёзно подумать. Заезжий месье пикапщик явно в чём-то серьёзно замешан, просто так у нас в тюрьму не сажают. То есть сажают, конечно, но ведь не так чтобы в стольких городах и округах сразу? Это было бы похоже на организованный заговор против одной конкретно взятой личности. А уж попав в тюрьму, выбраться оттуда очень и очень непросто. Наши власти, судьи, мэры, прокуроры, даже обычные комиссары полиции, безумно любят сажать всех подряд. Но чтобы они всей толпой вдруг резко делали всё для освобождения преступника на следующий же день — это нонсенс! Я всей шкурой чувствовал фальшь и явные должностные преступления…
Но с чего начать? У меня не было ни одной улики, как не было даже намёка со стороны шефа начать служебное расследование. А как я могу получить его распоряжение, если не имею на руках ничего, кроме распечаток полицейских отчётов? Я уж не говорю о том, что Базиликус, если узнает, как вынужденно отпускали этого нахального типа полицейские других городов, вообще запретит мне и на километр к нему приближаться! Главная задача моего начальника остаётся прежней — не парясь дослужить до пенсии. На совершённое преступление я ещё заставлю его раскрыть глаза, а вот на непонятно-гипотетическое — вряд ли…
Пожалуй, единственное, что мне стоит сделать, не вызывая ничьих подозрений, так это пойти на их курсы и вежливо пообщаться с профессором лично. А Чунгачмунк подстрахует меня от возможных провокаций со стороны разгневанных женщин. В том, что они будут (и женщины, и провокации), сомневаться не приходилось, раз речь идёт о пикапе — дамском оружии против мужчин. А тут ещё мало того что мужчина — полицейский лезет на запрещённую для его внимания лекцию…
И всё-таки сначала придётся обсудить эту проблему с комиссаром. Причём как именно говорить и о чём, я себе близко не представлял. Не могу же я прийти к шефу и сказать, что из-за ревности к своей девушке намерен посадить ни в чём не повинного сатира. И не за что-то, а просто так. Чисто из вредности. Потому что мне не нравится, что она ходит на его пошлые лекции. И ведь самое ужасное, что вот этой причине шеф может очень даже обрадоваться, но тогда все мои потуги насчёт законности и правопорядка летят коту под хвост.
В общем, после долгих сомнений и логических умозаключений я в конечном счёте пришёл к выводу, что всегда лучше говорить правду, и, придя утром на работу, честно выложил всё старине Жерару. К моему удивлению, он меня терпеливо выслушал.
— Как я вас понимаю, сержант, да-да… Сам по молодости был такой, — с отеческой улыбкой вздохнул комиссар Базиликус, вальяжно откидываясь в кресле и скрестив руки на животе. — У меня тоже в своё время была похожая ситуация, когда моя тёща влюбилась в брачного афериста и кричала, что он хороший и она ему доверяет всё своё имущество: две квартиры, дачу и даже бунгало на Бабагамах, которое ей досталось по наследству от третьего мужа. И хотя на тот момент он был чист перед законом, но я-то, по своим каналам, отлично знал, что это махровый проходимец, зарабатывающий на охмурении женщин! Фактов у меня не было, так что пришлось сфабриковать обвинение. Но оно не понадобилось. Его узнали сразу три потерпевшие из проезжающего мимо экскурсионного автобуса с плакатом «Подайте на бензин», и всё сразу вскрылось. А при задержании этот кретин даже стрелял в мою тёщу, когда она при всех от него отреклась. Так что причина посадить афериста надолго наконец-то нашлась. Тёща, конечно, быстро опомнилась, носила ему передачки, нанимала адвокатов и пыталась давить на меня всеми способами, но я остался непреклонен! В результате она сама потом меня же и благодарила, хотя я бы предпочёл, чтоб тот тип не промахнулся…
— И что мне делать? — наконец-то смог вставить слово и я.
— Могу дать пару советов, но думаю, что вы слишком молоды и горячи, чтобы к ним прислушаться. Уж поверьте, в этом деле нужен холодный рассудок, умение терпеть и выжидать.
Я уныло повесил голову.
— Ничего, мой мальчик, ничего, — ободряюще пробормотал шеф. — Мы ещё вернём твою Эльвиру и покажем этому негодяю, как пикапить девушек в нашем городе. Здесь ему не порочная столица, здесь Мокрые Псы, оплот нравственности и культуры!
Я подумал про себя, что в этом городке не то что очагов культуры, но даже ни одного театра или хотя бы приличного киноцентра нет, а единственное культурное учреждение — захудалая библиотека, лет пять ожидающая закрытия ввиду массового отсутствия читателей, — но промолчал…
— Идите, сержант. — Базиликус снова перешёл на «вы». — А я сделаю пару звоночков.
Я вернулся к себе, вынужденно приступая к ежедневной бумажной рутине: отчёты, разбор выписанных штрафов, новые указания из округа, разнарядки на разыскиваемых преступников, общие меры по усилению бдительности, жалобы населения и всё такое прочее. Но из головы ни на минуту не выходил этот улыбчивый сатир с его пикапингом и время, оставшееся до лекции. Я то и дело смотрел на часы, было такое чувство, что минуты сегодня ползут медленнее, чем только что оживший зомби.
Заранее предупреждённый Чунгачмунк с самого утра горел желанием пойти «на дело», мы должны были отправиться одновременно — я из участка, он из отеля — и как бы «случайно» встретиться на лекции. Идея в качестве подкрепления взять с собой и Флевретти по зрелом размышлении показалась мне не такой уж и хорошей. Капрал мог легко перевозбудиться: большое количество женщин в одном месте явно размягчает ему мозги. Но в любом случае наш Скользкий Брат убежал первым, под шумок, и, как я понимаю, ничего не рассказав шефу о внезапно свалившихся на него деньгах. Мне опять пришлось заглянуть к Базиликусу, чтобы взять всю ответственность на себя: