Все, чего ты желаешь
Шрифт:
— Спасибо, — пробормотала Хейвен, хотя было еще далеко до полудня, да и по возрасту им выпивать не полагалось.
— За Хейвен, — провозгласила тост Алекс. — Чтобы ее модели однажды демонстрировались здесь, в «Метрополитене». — Она залпом осушила бокал и снова наполнила его шампанским. — А теперь — вперед.
Хейвен вошла в галерею, и ее со всех сторон окружили бледные стройные манекены. Их бездушные глаза таращились из-за стеклянных колпаков. На каждом красовался наряд из далеких эпох. Тут были и платья испанских придворных, расшитые золотом из ацтекских храмов,
— Где мы? — поинтересовалась она.
— В Институте костюма, — объяснила Алекс. — Я часто сюда заглядываю. Пытаюсь вообразить себя в других жизнях. — Она остановилась напротив манекена в алом платье, украшенном жемчугом и драгоценными камнями, и задумалась.
— Алекс плоховато помнит свои реинкарнации, — прошептал Кэлум. — А ее родители не записывали за ней в детстве. Считали дочку чокнутой. Насколько мне известно, они до сих пор такого же мнения. С мамочкой и папочкой Харбридж я имел несчастье познакомиться прошлым Рождеством. Только не проболтайся Алекс, но они — самые скучные люди на свете. Жутко психуют, если при них заговоришь про что-нибудь, кроме футбола или погоды. Но наша миленькая, добренькая Алекс их боготворит.
— Но Алекс в последних семи жизнях была актрисой, — возразила Хейвен.
— Это ей внушила Пифия, — фыркнул Кэлум. — Кстати, Алекс тебе призналась, что являлась самой Мэрилин Монро?
— Алекс умница. Разве Мэрилин Монро не была немного глуповата?
— Ни в коем случае. Она имела специфическое чувство юмора. И если бы критики не обращали столько внимания на ее грудь, то заметили бы, что она неплохо играла.
— А ты? — спросила Хейвен. — Ты многое помнишь?
— Теперь уже нет. Мне повезло: мать притащила меня в «ОУ» в раннем детстве. Тогда я болтал про три реинкарнации. Не исключено, что для меня Шекспир написал роль Гамлета. Пару столетий спустя я был хорошо известным актером-ребенком, но умер от какой-то изнурительной болезни. А в предпоследнем воплощении меня звали Уоллес Рид. [19]
19
Уильям Уоллес Рид(1891–1923) — знаменитый американский актер немого кино, режиссер и сценарист.
— Как? — переспросила Хейвен.
Кэлум насупился.
— Уоллес Рид был звездой немого кино. Лучшим героем-любовником. Ну, в общем, матушка не сомневалась, что меня ждет блестящее будущее.
— Конечно, она очень гордится тобой, — сказала Хейвен. — Ты добился успеха.
— Все относительно, — пожал плечами Кэлум, и из его голоса исчезла обычная заносчивость. — Мы с матерью в данный момент не общаемся.
— Эй, вы! — окликнула их Алекс. — Хотите взглянуть на нечто потрясающее? Хочу показать вам новый экспонат.
Алекс застыла перед платьем свободного покроя, расшитым тысячами золотых бусинок. А всего
ВЕЧЕРНЕЕ ПЛАТЬЕ, ШЕЛК С ВЫШИВКОЙ ЗОЛОТЫМИ БУСИНАМИ, ок. 1924
ДАР ДРУГА СЕМЬИ УИТМЕНОВ
— Ты в порядке? — осведомилась Алекс.
— Вроде бы, — ответила Хейвен.
— А теперь поднимись и посмотри на руку манекена.
Хейвен медленно выпрямилась, но едва не упала в обморок, заметив на гипсовом запястье браслет в виде золотой змейки с рубиновыми глазками. Она кусала собственный хвост.
— Ну, как? Думаете, вещицы принадлежали кому-то из наших? — спросила Алекс.
— Понятия не имею, — пробормотал Кэлум. — А когда создали Общество?
— В тысяча девятьсот двадцать третьем году, — автоматически ответила Хейвен.
Алекс и Кэлум резко обернулись и уставились на нее.
— Откуда ты знаешь? — требовательно произнес Кэлум. — Ты там не состоишь!
— Я жила в те годы, — объяснила она. — Я сшила это платье, и браслет тоже мой.
— Ничего себе! — воскликнула Алекс. — Не зря я привела тебя сюда. Может, я ясновидящая?
— Хватит хвастаться, пусть Хейвен расскажет! — перебил ее Кэлум. — Выкладывай, детка!
— Нет, погодите, — покачала головой Алекс. — Давайте-ка сперва остынем и пообедаем.
— Отличная идея! — пропел Кэлум, и все трое быстро взбежали по ступенькам на первый этаж.
— Эй! — окликнула Хейвен своих спутников, когда те направились в Египетский зал. — Выход же с другой стороны.
— Верно, — подтвердила Алекс. — Но зачем нам уходить?
Они миновали египетский каменный храм Дендура, витрину со сверкающими средневековыми доспехами и статую Андромеды, прикованной к утесу. В одном из залов французского искусства Алекс и Кэлум перешагнули через бархатный канат и уселись в роскошные кресла с золочеными ножками. Атмосфера была утонченной и богатой, несмотря на сильный мясной запах.
— Угощайтесь, — сказала Алекс.
На французском столике восемнадцатого века стояли тарелки с серебряными крышками. Кэлум проворно вскочил с кресла и открыл одну из них.
— Хот-доги? — простонал он. — Мы находимся в комнате с мебелью из дома маркиза де Кабри и собираемся обедать хот-догами?
— А я люблю хот-доги! — заявила Алекс. — И французы, кстати, тоже. Перестань привередничать, Кэлум. К тому же народ в те времена отличался простым нравом. Люди бывало мочились в углу.
— Ты и это помнишь? — корчась от смеха, проговорил Кэлум.
— Нет, — буркнула Алекс. — В книжке прочла.
От хот-догов Хейвен отказалась. Она лишь налила себе чашку кофе из старинного кофейника.
— Не рассчитал! — вскрикнул Кэлум, случайно капнувший горчичным соусом на трехсотлетнюю обивку подлокотника кресла.
Он принялся ожесточенно тереть пятно белоснежной хлопковой салфеткой.
— Ладно, — кивнула Алекс. — Мы тебя слушаем, Хейвен.
— А что вам известно об истории «ОУ»? — осведомилась она.