Все, что блестит
Шрифт:
Теперь хочу рассказать тебе о мальчиках здесь, в Галлере…»
Я скомкала письмо и сунула его обратно в карман. Казалось, я еще больше стала думать о Бо, с тех пор как согласилась выйти замуж за Поля и выбрала безопасную, спокойную жизнь. Но это означало жизнь без страсти, и каждый раз, когда я думала об этом, я думала о Бо. Я вспоминала его улыбку в то утро, когда мы с Жизель уезжали в Гринвуд, частную школу в Батон Руж. Он успел как раз вовремя, у нас еще было несколько минут, чтобы попрощаться, и он удивил меня, подарив медальон,
Я достала медальон, чтобы взглянуть на его лицо. «О Бо, – подумала я, – конечно, я никогда не полюблю другого мужчину так страстно, как любила тебя, и если уж я не могу быть с тобой, возможно, благополучная жизнь с Полем – правильный выбор». По щекам моим текли слезы. Я быстро вытерла их и подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как во двор въезжает знакомый большой автомобиль. За рулем был отец Поля, Октавиус. Я закрыла медальон, быстро опустила его под блузку, и он скользнул между моих грудей.
Мистер Тейт вышел из машины. Это был импозантный человек, всегда в форме, безукоризненно одетый. Но сейчас плечи его были опущены, как у старика, и глаза смотрели устало. Поль был похож на отца: такой же жестко очерченный рот и сильная челюсть, прямой нос. Я удивилась, как сильно постарел мистер Тейт за то время, что мы не виделись.
– Здравствуй, Руби, – сказал он, подходя к ступенькам. – Я хотел бы поговорить с тобой наедине.
Сердце у меня колотилось, за все время нашего знакомства мы не обменялись и полудюжиной слов, кроме приветствия в церкви.
– Конечно, – ответила я, вставая. – Заходите. Не хотите ли бокал лимонада? Я только что приготовила свежий.
– Да, спасибо, – сказал он и прошел в дом.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила я, указав на единственный приличный предмет моей обстановки – качалку.
Я налила ему бокал лимонада и вернулась в гостиную.
– Спасибо, – сказал он, беря бокал, а я присела напротив него на выношенное протертое коричневое канапе, обивка на котором настолько износилась, что содержимое вылезало наружу.
Он сделал глоток лимонада.
– Очень хорошо, – сказал он, – оглядел мое убогое жилище и улыбнулся. – У тебя здесь не много вещей, Руби, но ты содержишь все в полном порядке.
– Но не в таком порядке, как содержала все это бабушка Кэтрин, – ответила я.
– Твоя бабушка была настоящей женщиной. Я должен признаться, что никогда особо не верил в знахарство и лечение травами, которые она использовала, но я знаю многих людей, которые готовы поручиться за нее. И уж если кто и мог справиться с твоим дедом, то только она, – добавил он.
– Я очень скучаю по ней, – призналась я.
Он кивнул и отпил еще лимонада, затем глубоко вздохнул.
– Я полагаю… Извини, я немного нервничаю. Прошлое имеет обыкновение возвращаться и наносить удар в живот, когда ты меньше всего этого ожидаешь. – Он наклонился вперед, пронзив меня своим острым пристальным взглядом.
– Ты внучка Кэтрин Лэндри, и ты сама прошла бог знает через что. Я вижу по твоему лицу, что ты уже не такая маленькая хорошенькая девочка, шагающая рядом с бабушкой в церковь. Ты теперь гораздо старше и мудрее.
– Прошлое обоим нам нанесло удар в живот, – сказала я.
В его глазах появился живой интерес.
– Да. Ну тогда ты поймешь, почему я не хочу ходить вокруг да около. Ты кое-что знаешь обо мне, о моем прошлом и, возможно, составила об этом свое собственное мнение. Я не виню никого, кроме себя. Двадцать один год назад я был еще очень молодым человеком и считал себя центром мироздания. Я не собираюсь ни оправдываться, ни искать для себя извинений, – добавил он быстро. – То, что я сделал, было неправильно, и, так или иначе, я расплачивался за это всю свою жизнь.
– Но твоя мама, Габриэль… Она была необыкновенной молодой женщиной. – Он покачал головой и улыбнулся, вспоминая. – Поскольку она была дочерью твоего деда и все такое, я тогда думал, что она – одна из болотных богинь, о которых шепчутся старики и в которых по-прежнему верят многие христиане. Казалось, ее ничем нельзя было удивить, она была так красива – это было что-то потустороннее. Я знаю, тебе трудно представить женщину, которую ты никогда не видела, но такой она была.
Сердце мое сжалось от страха. Зачем он рассказывает все это сейчас?
– Каждый раз, когда я видел ее, – продолжал он, – у меня начинало биться сердце и мне хотелось преклонить перед ней колени, когда она смотрела на меня… мне казалось, будто меня пронзает стрелой, как там у греков, ну, знаешь, с луком и стрелами?
– Купидон? [4]
– Да, Купидон. Я был женат, но у нас еще не было детей. Я пытался любить свою жену. На самом деле, – сказал он, поднимая руку. – Но Габриэль как будто околдовала меня. Однажды я возвращался через болото с рыбалки и вдруг увидел, как она купается, обнаженная. Мне показалось, что время остановилось. Я оцепенел и затаил дыхание. Стоял и наблюдал за ней. У нее были юные счастливые глаза. Увидев меня, она рассмеялась. Я ничего не мог с собой поделать. Сорвал одежду и бросился в воду. Мы плавали, плескались и мучили друг друга, то обнимаясь, то разжимая объятия. Потом мы оказались в ее лодке, и там… Ну, остальное ты знаешь. Как только правда открылась, пришлось расплачиваться за то, что я наделал. Твой дед Джек пришел ко мне.
4
Купидон – древнеримский бог любви. Соответствовал древнегреческому Эроту.
– Глэдис, ну, она была, конечно, уничтожена. Я во всем признался, плакал и умолял ее меня простить. Она так и не простила, но оказалась выше, чем даже можно было себе представить. Она решила, что мы притворимся, будто это ее ребенок, и начала тщательно имитировать свою беременность.
– Твой дед не удовлетворился тем, что ему заплатили вначале. Он доставал меня вновь и вновь, требуя все больше, пока я не положил этому конец. К тому времени Поль уже подрос, и я понял, что никто не поверит россказням Джека Лэндри. Он перестал беспокоить меня, и вся история заглохла.