Все, что блестит
Шрифт:
«Утро всегда дает отрезвляющий эффект», – подумала я. Реальность вернулась с первыми лучами солнца и развеяла чары, которое мы испытали под звездами в лунном свете. Я услышала плач Перл и поднялась, щемящее чувство собственной неправоты возвращалось.
Уже давно я не бывала на кухне, но готовить и печь для меня – как езда на велосипеде. Как только я берусь за это, все возвращается, и я не только приготовила завтрак, но и затеяла гамбо для ленча, хотя Бо не был уверен, что успеет к нему вернуться.
– С тех пор, как с наследством все
– Наши дела всегда вел Поль, – сказала я, – но я готова принять участие и стать для тебя настоящим партнером.
Он отрицательно покачал головой.
– Почему нет? – спросила я.
– Все, кто работает на нас, знают, какая Жизель.
– Скажи им, что я внезапно переменилась и сердцем и умом из-за того, что произошло с моей сестрой. Скажи им… у меня есть религиозные убеждения.
– Религиозные убеждения? У Жизель? Нет ни единого шанса, что кто-нибудь поверит, mon chere.
– Тогда скажи им, что на меня навели заклятье Вуду, – полусерьезно предложила я.
Бо засмеялся.
– Хорошо. Придумаем что-нибудь, чтобы оправдать твои новые интересы. Однако придется вводить тебя в курс дела медленно, чтобы не вызвать подозрений. У меня сегодня назначено три собеседования, начиная с двух часов: кандидаты на место дворецкого, горничной и поварихи.
– Я могла бы сама нам готовить, – предложила я.
– Жизель и воду не могла вскипятить, – напомнил он мне. Я почувствовала себя грациозной танцовщицей, которая вдруг превращается в увальня. Все мои таланты должны были оставаться скрытыми. Бо поцеловал меня в щеку, поцеловал Перл и поспешил в офис.
После того как он ушел, я взяла Перл и показала ей ее новый дом. Ей очень понравились наше патио, фонтаны и сады, но особенно она оживилась, когда я принесла ее в свою старую студию. Знакомый вид мольбертов, рам, столов для рисования, всевозможных красок и пластилина вызвал у нее радостное возбуждение. Она захлопала в ладоши, я поставила ее на пол и дала набор цветных карандашей и бумагу, чтобы она занялась ими, пока я привожу в порядок свою студию.
Я так погрузилась в работу и свои воспоминания о картинах, которые были здесь написаны, что не сразу услышала, как стучат по оконному карнизу. Стук стал громче, я повернулась и увидела молодого человека с вьющимися волосами, улыбающегося мне. Он был одет в голубую рубашку с короткими рукавами и джинсы, рубашка была расстегнута на груди, открывая медальон с золотой цепочкой. Это был стройный молодой человек, около шести футов роста, со смуглым лицом, карими глазами и блестящими каштановыми волосами, на вид ему было немногим более двадцати пяти.
– Открой окно, – крикнул он.
Я медленно подошла к окну и опустила шпингалет.
– Полин сказала мне, что ты вернулась. Почему не позвонила? – спросил он и полез в окно.
Я отступила в изумлении, но была слишком шокирована и сбита с толку, чтобы говорить. Едва спрыгнув на пол, он схватил меня за плечи, притянул к себе и страстно поцеловал в губы, запрокидывая голову и просовывая свой язык. Я охнула и высвободилась из его цепких объятий.
– В чем дело? – спросил он, ухмыляясь. – Тебе Полин что-нибудь рассказала? Потому что если да, то это – неправда. Хелейн Делмарко была здесь всего пару дней, а наши родители – как родственники. Я отношусь к ней, как, например, ты к своей сестре.
– Полин мне ничего не говорила, – сказала я.
– О! – Он услышал, как Перл что-то пролепетала на своем детском языке, заглянул за угол диванчика и увидел ее, сидящую на полу, – кто это?
– Ребенок моей сестры. Поэтому мы так быстро вернулись. Сестра очень серьезно заболела. Она – в больнице. Я присматриваю за ее ребенком.
– Кроме шуток? Ты? Добровольно?
– Ну, не совсем добровольно.
– Нет, – сказал он смеясь. – Думаю, вряд ли добровольно. Так вот в чем дело. Ладно. Тогда я тебя прощаю. – Он опять двинулся ко мне. – Что такое? – удивился он, когда я отступила на шаг, и заулыбался. – Я наблюдал за домом, ждал, когда Бо уедет. Куда он отправился, в свой офис?
– Нет, он скоро вернется, – ответила я.
– О, жаль, – пробормотал он разочарованно. – Я-то думал, что мы наверстаем упущенное, особенно здесь. Нам ведь неплохо было здесь, не правда ли? – спросил он, внимательно оглядываясь и расплываясь в похотливой улыбке. – На этой самой софе, – добавил он. – Я так и не понял, почему было так важно заняться этим именно здесь, – добавил он. – Собственно, насколько я помню, было не слишком-то удобно. Впрочем, я не жалуюсь.
Его откровение повергло меня в такое изумление, что я открыла рот.
– В чем дело? Ты что, не помнишь? Так часто занимаешься любовью в разных местах, что уже забыла?
– Ничего я не забыла, – ответила я угрюмо. Он кивнул и опять взглянул на Перл.
– Ну, так когда я тебя увижу? Можешь попозже приехать ко мне в квартиру?
– Нет, – быстро сказала я, возможно, слишком быстро. Он снова с удивлением уставился на меня. Сердце бешено билось. Я знала, что щеки у меня пунцовые.
– Что-то ты не в себе сегодня.
– А ты бы как себя вел, если бы твоя сестра заболела неизлечимой болезнью, а ты бы остался с ребенком, о котором надо заботиться, потому что ее отцу не до того?
– Неизлечимой? Извини, я не понял, что это так серьезно.
– Да, так, – отрезала я.
– А почему ты просто не наймешь кого-нибудь присматривать за ней? – спросил он через минуту.
– Я так и сделаю, но не сразу же. Нужно показать, что мне, по крайней мере, не все равно, – заявила я.
– Она – хорошенькая девчушка, – сказал он, опять внимательно взглянув на Перл. – Но малыши – они и есть малыши. – Он вновь шагнул ко мне, с манящим взором и шаловливой улыбкой. – Я по тебе скучал. А ты скучала по мне?