Все, что блестит
Шрифт:
— Я все улажу, — отрезал Николас. — Если бы вы сказали вчера вечером, почему вас так расстроил тот проклятый фотограф, то я смог бы предотвратить выход в печать и статьи, и фотографий. Вместо этого вы позволяете гордости взять надо всем верх, и посмотрите, что вам приходится в итоге незаслуженно терпеть. Теперь мне понятна суть проблемы, и я буду действовать так, как, на мой взгляд, будет лучше.
Чарльз мягко сказал:
— Будь благоразумна, Джессика. Нет никакой необходимости терпеть злобные сплетни. Ты страдала пять лет, пришло время изменить положение
— Да, но…
Она остановилась, потому что хотела сказать: но не Николасу их менять, — но не была настолько уверена в реакции Николаса, чтобы рисковать. Она глубоко вздохнула и начала снова:
— Я имела в виду, что не вижу необходимости в каком-либо вмешательстве, потому что не будет другой возможности для повторения случившегося. Я должна быть полной дурой, чтобы позволить себе попасть в такую же ситуацию после того, что произошло вчера вечером. Я просто буду жить здесь так тихо, как только возможно. Мне нет никакой необходимости посещать те места, где меня могли бы узнать.
— Я не допущу этого, — мрачно заявил Николас. — Отныне вы будете рядом со мной, когда я устраиваю приемы или выхожу куда-то сам. Люди будут встречаться с вами, познакомятся с вами. Это единственно верный способ, чтобы навсегда разделаться со сплетнями, чтобы позволить этим людям узнать вас и понять, что вы им нравитесь. Вы милая девушка, несмотря на ваш мерзкий характер.
— Спасибо! — вежливо поблагодарила она, и Чарльз усмехнулся.
— Я готов убить себя за то, что пропустил вашу первую встречу, — посетовал он, и Николас хищно улыбнулся ему.
— Первая была не так интересна, как вторая, — сухо сообщил он Чарльзу. — И третья встреча тоже не началась так уж хорошо. Вероятно, у меня уйдет весь день на то, чтобы убедить ее не упрямиться в этом деле.
— Да, я вижу, — подмигнул Чарльз и поставил пустую чашку на поднос. — Я тогда оставлю вас, мне надо немного поработать.
— Позвоните мне завтра, и мы займемся акциями, — сказал Николас, поднимаясь и протягивая руку.
Джессика заподозрила неладное:
— Вопрос с акциями уже улажен, — заявила она с яростной решительностью. — Только рыночная стоимость! Я говорила вам, Николас, я не подпишу бумаги, если попытаетесь подкупить меня по нелепо высокой цене!
— Я, наверное, сверну вам шею еще до исхода дня, — ласково произнес Николас, но взгляд его при этом был тяжёлым. Чарльз громко рассмеялся, что являлось редкостью для него, и Джессика свирепо сверлила его взглядом, пока он и Николас шли к двери. Они обменялись несколькими тихими словами, и ее подозрения вспыхнули с новой силой. Николас проводил Чарльза и вернулся, став перед ней, уперев руки в бока и уставившись на нее сверху вниз с непреклонным выражением на суровом лице.
— Я имела в виду именно то, что сказала, — она вспыхнула, с трудом поднимаясь на ноги, чтобы стать перед ним, храбро встретив его горящий неистовством взгляд.
— Я тоже, — пробормотал он, поднимая руку и рассеянно поглаживая ее обнаженное плечо одним пальцем, прикосновением легким и нежным, будто крылья бабочки. У Джессики перехватило
— Ты уже решила, хочешь ли поплавать со мной? — спросил он, в то время как его взгляд опустился к ее губам.
— Я… да. Я хочу сказать, да, я решила, и нет, я не хочу этого, — объясняла она в смятении, и уголки его рта приподнялись в кривой улыбке.
— Тогда я предлагаю пойти прогуляться, чтобы хоть чем-то отвлечь меня. Если мы останемся здесь на весь день, ты знаешь, что произойдет, так что, решать тебе, Джессика.
— Я вообще не приглашала вас оставаться, тем более на целый день! — заявила она с негодованием, отпрянув от него.
Он уронил руку и внимательно смотрел, как ее щеки заливает румянец.
— Ты боишься меня, — заметил он с некоторым удивлением.
Несмотря на смелое, дерзкое противостояние, в ее глазах отразился настоящий страх, и он нахмурился.
— Что есть такого во мне, что пугает тебя, Джессика? Ты боишься меня как мужчину? Твой опыт с другими оказался настолько скверным, что ты боишься моих любовных ласк?
Она в оцепенении уставилась на него, будучи не в состоянии сформулировать ответ. Да, она боялась его, как никогда раньше никого не боялась. Он был настолько вне закона — нет, не то. Он устанавливал собственные законы, его влияние было огромным, он являлся практически неприкосновенным для любой власти. Она уже знала, что слишком уязвима в своих чувствах к нему и у нее нет никакого оружия против него.
Но он ждал ответа, и его лицо каменело, по мере того как она невольно отодвигалась. Она сглотнула и испуганно прошептала:
— Вы… вы не поймете, Николас. Я думаю, с вами женщина будет в хороших руках, если можно так выразиться, ведь так?
— Мне нравится думать, что так, — протянул он. — Но, если дело не в этом, Джессика, то что во мне такого, что заставляет тебя вести себя настороженно, будто испуганная лань? Обещаю, что не стану тебя бить.
— Не станете?
Произнесенные дрожащим шепотом слова едва слетели с ее губ, как он в два гибких шага сократил расстояние между ними и схватил ее. Джессика издала встревоженный крик и попыталась вырваться. Обняв ее за талию левой рукой, он решительно притянул ее к себе, правой одновременно схватив горсть ее рыжевато-каштановых волос, и потянул за них, запрокидывая ее лицо вверх.
— Теперь, — проворчал он, — скажи мне, почему ты боишься.
— Вы делаете мне больно! — закричала она в гневе, который немного изгнал из нее инстинктивный страх. Она ударила его в голень, и он издал приглушенное проклятие, выпустив ее волосы, но взамен хватая за плечи. Держа ее в плену, Николас сел на диван с нею на коленях, прижимая сопротивляющееся тело. Борьба была крайне неравной, Джессика, наконец, исчерпала силы и, покоренная, тихо замерла на его руке, такой твердой и неподатливой за ее спиной.