Всё, что нужно для счастья
Шрифт:
– Вер, я ведь хотела детей, - не знаю, зачем признаюсь, но сестра от неожиданности даже садится.
– В прошлой жизни.
Где влюблённая Василиса Некрасова считала своего супруга идеальным. Да что там, до сих пор считает: Максим таким и был.
– Как? А что же тогда...
– Не родила?
– опережаю её с вопросом и, тяжело вздохнув, тяну край плюшевого пледа, тут же падающего на пол бесформенной кляксой. Укрываюсь, не забывая и о примолкшей сестре, и, немного поразмыслив, признаюсь:
– Не могу. Не дано мне.
Думала,
– Что значит не дано? Ерунда какая-то... Да и... Васька, ты же из этих, - сестра демонстрирует бурную мозговую деятельность, задумчиво хмуря лоб, а я только и могу, что над ней посмеяться.
– Чайлдфри? Нет, - мотаю головой, и тут же прохожусь рукой по растрепавшейся причёске.
– Ни я, ни Максим. Иначе вряд ли Сонька показалась бы мне милой. А она милая, Вер. Но посуду мыть, вообще, не умеет, так что ты меня надула.
Смеёмся. Одинаково странно - невесело вовсе, больше похоже на истерику.
– И эти жуткие платья в рюшах. Думала, утонет в них, пока до Некрасовского ателье дойдёт.
– Она сама выбирала, - Вера по привычке выхватывает взглядом её отпечатанный на глянце профиль, и что-то в её глазах меняется... Моим никогда так не загореться - две попытки ЭКО за спиной и обе не принесли ничего, кроме боли. Отворачиваюсь, словно не имею права ей мешать любоваться дочкой, и, подтянув к себе колени, укладываюсь щекой на мягкий плюш.
– Вась, у тебя всё ещё будет. И дети, и такие вот убогие рюши.
– Не будет, Вер. Мы с Максимом дважды пробовали. На третий я ни за что не решусь.
Трусиха я. Мне так проще, без надежды. Без глупых фантазий о материнстве, без грёз о будущем, в котором я почувствую шевеление своего малыша внутри... Господи, да прав Максим... Я всегда боялась. Чувствовала, что он куда смелее и выносливее меня. Если начнёт о чём-то мечтать, не успокоится, пока не воплотит мечты в жизнь.
– Вы поэтому разошлись?
– Вера касается моего плеча, а я лишь качаю головой.
– Вась, я не знала...
Похоже, мы друг друга стоим. Одна утаила смертельную болезнь, другая столько лет придерживалась легенды о желании прожить эту жизнь без грязных подгузников.
Зоопарк. Сейчас и не вспомню, когда был в зоопарке в последний раз... Наверное, лет пятнадцать-шестнадцать назад... Точно, с дядей. Мы тогда только мать мою схоронили: я замкнулся в себе, стал прогуливать школу, по-моему, даже впервые попробовал пиво... И вместо того, чтобы хорошенько отходить ремнём, дядя Вася стал таскать меня по музеям. И с чего решил, что это меня отвлечёт? А когда небогатый ассортимент местного народного творчества был изучен нами вдоль и поперёк, повёз на машине в соседний город. Там-то я и надышался вдоволь ароматами звериных фикалий.
– Фу, - Сонька зажимает нос и отталкивается от деревянного ограждения, теряя всякий интерес к козам.
– Чего они так воняют? Я думала, им здесь хорошо!
–
Начало второго, можно уже ехать за Васей? Потому что мне необходима передышка. Ну знаете, тишина и капелька одиночества, потому что с непривычки это непрекращающееся"Пап!" любого сведёт с ума.
– Ничего не так! Вон, за ними не убирают. Всё, вырасту и пойду в зоопарк работать.
– Клетки чистить?
– Зверей лечить. Как Айболит... Пап, а ты тогда сможешь меня с собой в Африку взять? Ну если тебя опять в командировку туда пошлют?
Перегрелась, что ли? Хлопает своими длиннющими пушистыми ресницами и нетерпеливо дёргает меня за край рубашки. Африка, небезызвестный доктор... Нужно было девчонке панамку надеть.
– Я ещё никогда на самолёте не летала!
– словно уж этот аргумент должен возыметь надо мной действие, топает ножкой, обутой в красный сандалик, и не дождавшись ответа, машет на меня рукой.
– Ну вот! Мне Люда знаешь как завидует, что ты у меня лётчик? А мне даже ей не похвастаться, что я с тобой на самолёте летала!
Губы дует. Вроде пять лет, а выходит вполне по-взрослому. И жираф её больше не интересует, и мармозетки, скачущие по вольеру, больше не вызывают восторга. Похоже, у женщин это природой заложено - хныкать по любому поводу. И времени они зря не теряют - практиковаться в этом нехитром деле они начинают как можно раньше. Ещё в детстве.
– Сонь, я ж не лётчик, - виновато пожимаю плечами и передаю девочке воздушный шар, что таскаю за нами последние минут двадцать. А она от удивления выпускает его из рук.
– Как? Но мама же говорила...
– Напутала мама. Я фотограф, - чего и дальше обманывать? А если и продолжать, то пусть хотя бы враньё не будет таким масштабным:
– Я в кругосветное путешествие как пассажир летал. Природу снимал, животных... Так что пилот из меня никакой.
Как и отец. Потому что пусть девочка и перестаёт обижаться, но взгляд у неё немного потухший. Похоже, ей сама мысль нравилась, что папа у неё не абы кто, а великий путешественник. Вон, как вгрызлась зубами в свою нижнюю губу, чего доброго, отгрызёт. Голову задирает, испытывая очередную порцию разочарования, ведь оранжевый шарик уже воспарил ввысь, и во второй раз притаптывает подошвой ни в чём неповинную землю.
Не давая ей опомниться, подхватываю её на руки и ловко сажаю себе на плечи. Детям такое нравится, знаю. Я же тоже когда-то ребёнком был. Единственным в семье, которой не суждено было просуществовать и десяти лет. Сначала старик мой, потом и мама... Может, права Вася и это чертово родимое пятно, правда, досталось Соне от меня? Как и моя тотальная невезучесть - терять родных, а вместе с ними и нормальное детство?
– Но могу тебя научить фотографировать. Хочешь?
– и если так, то я просто обязан хотя бы немного сгладить неприятный осадок.