Все, что останется

Он привычно остановился, не доходя до подъезда метров двадцать. Внимательно осмотрелся и сделал вид, что что-то ищет в большом черном пакете. Здесь его не могли видеть из окон старого пятиэтажного дома, зато ему открывался отличный обзор. Убедившись, что поводов для беспокойства нет, быстро натянул куртку с крупной и непонятной надписью «Ремжилстрой», которую с месяц назад стянул на стройке. Перекинул через плечо сумку, найденную там же и очень похожую на те, которые носят с собой ремонтники и представители коммунальных служб. Теперь он мог быть электриком, сантехником и еще бог знает кем. Осторожность и внимательность уже давно стали основой его жизни. Тем более сейчас, когда все выглядело слишком хорошо, совсем не хотелось спугнуть удачу банальной торопливостью или самоуверенностью. Быстрым шагом пройдя к подъезду, набрал код и почти бесшумно, вжав голову и затаив дыхание, взбежал на последний этаж, миновав который оказался у двери, ведущей на чердак. Не прошло и минуты, и замок уже защелкнулся за спиной. Какой замечательный человек придумал двери, сваренные из арматуры! Мало того, что она давала возможность оценить ситуацию, так еще и замок можно было повесить, находясь с любой стороны. Уже

Здесь он хорошо ориентировался и даже в полной темноте уверенно прошел в дальний угол, где находилась его комната, как иронично окрестил он небрежно сброшенные, на первый взгляд, листы пенопласта. Самый ответственный отрезок был позади. В оборудованном со знанием дела тайнике хранилось все нехитрое имущество. Накинул провода, тусклая лампочка осветила лишь небольшой угол, и опустил кипятильник, состоящий из двух лезвий, разделенных парой спичек, в пол-литровую банку. Вода закипала быстро, и он, уже расслабившись, наблюдал за растущим вулканчиком пузырьков, стремительно поднимающихся к поверхности.

Сколько пришлось поскитаться, пока он нашел это место. Борьба за теплый угол, защищенный от дождя и ветра, была нешуточная. Потерять такое пристанище – значит, снова обрекать себя на толкотню в грязных подвалах и ночевки под теплотрассами в кругу совсем не гостеприимных товарищей по несчастью. Потому и принимались все меры предосторожности, чтобы ни коллеги-бродяги, ни жильцы подъезда, ни домоуправление, не дай бог, не раскрыли его тайное жилище, ставшее поистине спасением.

Ему несказанно повезло. Пьяный жилец, которого он однажды пожалел и дотащил до дома, рассказал об этом подъезде. Из двадцати квартир сдавалось в аренду шестнадцать. Никто никого не знал, лица менялись. Пришлось потратить немало сил и нервов, прежде чем удалось перетащить сюда матрас и небольшой арсенал вещей, собранных где попало. Был даже утюг, который он нашел в мусорном баке и смог отремонтировать. Впрочем, покупать предметы домашнего уюта не приходилось уже слишком давно. Все было найдено или просто «подобрано», когда нерадивые хозяева забывали о банальной осторожности и внимательности. Да и само понятие уюта изменилось до неузнаваемости. Была крыша, было тепло, была даже вода. На одной из труб он нашел кран, установленный непонятно для чего. Все это казалось сказкой. Однажды даже мелькнула мысль о счастье.

Горячий чай с самым дешевым батоном и что-то по виду напоминающее сосиску, вкус которой понять было совершенно невозможно. К гурманам он не относился даже в то счастливое время, когда о жизни бомжей знал только из газет, да и то был убежден, что в его стране, великой и могучей, это явление отсутствует. Сейчас уже просто наличие еды воспринималось как праздник.

Почти полгода жил он на этом чердаке. Наконец, удалось привести себя в хоть какой-то порядок, и уже не так сильно напоминал он «лицо без определенного места жительства». При беглом взгляде больше походил на работягу с маленькой зарплатой, не очень ухоженного, но еще не опустившегося окончательно. Ему было пятьдесят два. Странно, но выглядел он моложе. Последние два десятка лет совсем не должны были способствовать этому обстоятельству. Его нельзя было назвать худым. Скорее, жилистым. Внешне спокойное лицо с выразительными чертами. Эх, ведь было время, когда его считали красавчиком и баловнем судьбы. В теперь уже далеком прошлом он пытался представлять себе этот возраст. Тогда все виделось по-другому и казалось почти фантастикой. Он думал, что к пятидесяти добьется успеха, будет наслаждаться общением с внуками, баловать их и радоваться счастью детей, помогая изо всех сил. Представить себя на чердаке старой «хрущевки» в одиночестве, скрывающего существование и избегающего людей не смог бы даже самый невероятный пессимист, а уж сам он себя таковым не считал никогда.

Тернавский Олег Геннадьевич. Уже почти двадцать пять лет его никто не называл по отчеству. В этом кругу даже имена звучали редко, погоняла были короче, часто подчеркивали статус, да и привычнее они для людей его круга. Шапир – им он стал на зоне и оставался до сих пор. Жаргонное «шапиро» означало «адвокат», если перевести на язык нам привычный. Как-то само собой слово сократилось, сохранив смысл для тех, кто мог бы его понять.

Двадцать лет. Почти полжизни прошло в местах не столь отдаленных и в скитаниях. От того лоха, который впервые переступил порог камеры, уже давно не осталось и следа. К нему обращались за советом бывалые урки и авторитеты, он смог добиться положения. Но то, что было там, на зоне, здесь не имело никакого значения. Поверить, что когда-то он закончил юридический факультет престижного университета и даже считался очень перспективным адвокатом, было уже невозможно. Может, для бомжа он выглядел и неплохо, но узнать в этом усталом человеке, с внимательным, тревожным и оценивающим взглядом, некогда уверенного в завтрашнем дне юношу уже не получалось. Все, что осталось из документов, – паспорт без прописки, с давно истекшим сроком действия и затертая справка об освобождении.

Задумчиво он допивал остывший чай. Странно, когда-то давно, в прошлой жизни, спеша утром на работу, он внимательно рассматривал опустившихся бичей у магазина. Тогда было непонятно, как может человек вдруг упасть и не подняться. Но, что удивительно, их жизнь казалась простой. Найти денег, выпить – и отдыхай. Нет ни телефонных звонков, ни срывающихся нервов, ни тысячи других переживаний. Они казались свободными и, как бы это ни выглядело смешно, счастливыми в своем оптимизме. Олег задумчиво закрыл глаза, стараясь отпустить переживания прошедшего дня. Нужно настроиться и вспомнить все, что прокрутилось в мозгу в течение дня, и то, что он старательно пытался запомнить. Для себя он уже давно все решил и нашел единственный способ оправдать себя и свое существование. Из тайника, который он подбирал долго и тщательно, был извлечен планшет. Старый, затертый, почти не державший заряда, но он работал. И это было главное. Чем ближе казалось окончание работы, тем больше сомнений окутывало его. Все чаще появлялась мысль, что ничего не получится и все напрасно. Хотелось завыть. Не с кем посоветоваться. Не у кого спросить. Он разучился верить и доверять. Он давно один. Если бы кто-то спросил: «Можно ли к этому привыкнуть?» – сил хватило бы лишь на то, чтобы расхохотаться. Нельзя! К этому нельзя привыкнуть!

Почти три часа он провел, склонившись над небольшим экраном. Порой что-то шептал, словно про себя. Порой задумчиво застывал, вдруг преображаясь, и снова оживал, быстро набирая вереницы слов, наловчившись это делать двумя пальцами. Наконец, взглянув на часы, он бережно завернул планшет в пакет. В который раз убедился, что на месте и деньги. Усмехнулся про себя, прикинув, как богат он фоне таких же бродяг. Провел рукой по щеке, недовольно мотнул головой, но все же достал бритву. Самое главное сейчас – сохранить презентабельный внешний вид. Только так он не бросался в глаза и мог рассчитывать на отсутствие внимания со стороны вездесущих патрулей. Утром времени может и не быть. Все приготовления к новому дню начинались с вечера.

Уже засыпая, почувствовал привычную боль, тупо ударившую в виски. О болезнях в их кругу старались не думать. Да и он уже давно смирился с тем, что уже пережил отведенное ему время. Нужно успеть, нужно обязательно довести до конца все, чем живет уже столько лет. Не может судьба, столько раз спасавшая его, дать умереть, когда остался всего один шаг. Это будет слишком несправедливо и слишком жестоко.

Даша поправила подушку у дочки, которая спала, мило посапывая и чему-то улыбаясь во сне. На минутку присела на краешек ее кровати, нежно погладив руку и мысленно пожелав спокойной ночи. Вышла на кухню, только сейчас вспомнив о чае, который давно остыл. Утром, когда будильник вырвал из тревожного сна, она мысленно пообещала себе лечь раньше. Но уже почти двенадцать, и день ничем не отличался от всех предыдущих. Чай пришлось вылить, и, сполоснув чашку, Даша прошла в комнату. Жалкие квадратные метры однокомнатной квартиры не оставляли уголка, где можно остаться одной. Последнее время она все острее понимала, что задыхается без возможности уединиться и хоть как-то переключиться на другую волну. Муж спал, распластавшись на всю кровать и стянув одеяло. Первой мыслью было лечь рядом с дочкой, чтобы не тесниться и не слышать этот запах бродившего пива. Но утром придется объяснять, почему она не хочет быть с ним рядом. Начнутся вечные обиды и укоры. Весь вечер он делал вид, что пришел совершенно трезвым, просто немного задержался по работе. А она уже в который раз сделала вид, что ничего не заметила. Неужели он действительно думает, что пиво не имеет запаха? Мужчины – странные люди. То, что пара бутылок не считается выпивкой, они расскажут в любой момент, и причем так убедительно, что не поверить не получится. Когда-то она пыталась возмущаться, взывая к совести. Весь арсенал семейных проблем: что у дочки порвались колготки, что нужно из чего-то придумывать каждый день завтрак, обед и ужин, что есть еще тысяча необходимых мелочей, которые нужно купить, – кажется, его совсем не тревожил. «Так живут все», – вердикт был однозначный и не предполагал вариантов решения проблем. Действительно, вокруг жили точно так же. Одно оставалось загадкой и никак не давало покоя: «Почему, если все вокруг зарабатывают столько же, между ними такая разница?» Как они умудряются строить дома, покупать машины, каждый год отдыхать на море и делать ремонты? Замкнутый круг жизни не давал вырваться за пределы этой трясины, и ничего подходящего на ум не приходило. Однажды она попыталась убедить себя, что нужно смириться, доверившись судьбе, и попытаться наслаждаться тем, что у нее есть. Она перечитала тысячи советов психологов, пытаясь найти для себя хоть что-то, что подарит надежду и поможет разорвать давящие оковы беспросветности. В который раз не получилось ничего. Может, стоило смириться и жить, как советует муж, спокойно и не принимая очень близко к сердцу. Может быть…

Они познакомились на первом курсе медицинского института. Не заметить Диму было невозможно: душа компании, ловелас и балагур. Вокруг него всегда было шумно и весело. Даша была другой, даже, наверное, противоположностью. Она не выделялась невообразимыми нарядами, скорее старалась быть незамеченной. Но и в этой скромности угадывалась настоящая принцесса. Юная, мечтательная, она росла с бабушкой, которая не чаяла во внучке души. Едва исполнилось восемнадцать, она осталась одна, похоронив единственного родного человека. Мама умерла, когда Даше не было и пяти лет. О папе она не знала ничего. Однажды бабушка говорила, что он был очень хороший, но слишком невезучий, и лишь обмолвилась о том, что, должно быть, пропал он в тюрьме. Почему так старательно уходила она от этой темы, оставалось загадкой. Бабушка замолкала, едва слышала вопросы о том времени, которое теперь уже навсегда останется тайной.

Дима очаровал Дашу. Оставшись одна, без поддержки, она быстро вышла замуж, надеясь, что в семье она скроется от одиночества и любовь даст ей силы пережить всю боль, которая никак не могла отпустить. Казалось, Дима не чаял в ней души. Он переехал в ее квартиру, доставшуюся после смерти бабушки. У них было все, что нужно молодой семье: любовь и отдельная жилплощадь. Единственное, что омрачало жизнь, – вечная нехватка денег. Они были студентами, а родители мужа помогать не спешили, считая, что женитьба предполагает самостоятельную жизнь со своим бюджетом. Пришлось устроиться на работу медсестрой, выбирая ночные смены. Скоро Дима бросил учебу, вдруг осознав, что быть врачом не его призвание и горбатиться сутками за копейки он не намерен. А на пятом курсе родилась Леночка. Вспоминать, как они выжили в тот период, не хотелось. А как она смогла не бросить институт, оставалось загадкой даже для нее самой. Сейчас, оставив амбиции и махнув рукой на все, Дима работал обычным слесарем, не хватая звезд с неба. Как бы сложно ни было, но зарплату он приносил исправно, дочку любил, да и ее, наверное, тоже. Со стороны они казались самой обычной семьей с обычными проблемами. Было безумно жаль, что-то куда-то улетели романтизм и мечтательность. Но ведь это проходят все. Вон, на работе подруги уже давно в разводе, вышли замуж по второму разу, но ведь не нашли ожидаемого счастья, хоть и были уверены, что сейчас уж точно не ошибутся. А у нее все хорошо. Просто она такая странная максималистка, мечтающая о чем-то, скорее всего, несбыточном. И ведь внимания ей уделяли немало, и недвусмысленные предложения поступали с завидной регулярностью. И подруги нередко интересовались, что за диета у неё и как получается выглядеть на двадцать пять. Проще было отшутиться. Думать о том, что в свои тридцать она смогла сохранить пять лет молодости, было слишком оптимистично. Даша тактично улыбалась, лишь мельком отметив очередной комплимент или поймав провожающий ее взгляд.