Все демоны: Пандемониум
Шрифт:
Думгар подумал, что возникать в самых неподходящих местах — конек милого существа. В этом он по-настоящему силен, и составить ему достойную конкуренцию способны разве что Бургежа с его страстью к интервью да жрец Мардамон.
Кое-кого вспомни, он тут же и появится.
Жрец вырос за спиной у Думгара и сдержанно хихикнул. Кабы не вес и не положение, которое голем вот уже несколько тысячелетий занимал в обществе, он бы подпрыгнул на месте от неожиданности. А так — нет, не подпрыгнул. Только смерил нахала неодобрительным взглядом.
Но
— Я счастлив, — поделился он.
— Вас так и распирает, — согласился Думгар.
— Удивительно точное слово вы подобрали, друг мой! — возопил жрец. — Распирает от радости и гордости. Милорд Такангор сделал мне воистину царский подарок.
Это сообщение произвело надлежащий эффект. Такангор редко делал подарки тем, кто имел несчастье разбудить его самым непочтительным образом.
— Можно узнать — какой?
— Конечно, конечно! — Мардамон прыгал вокруг Думгара, как гоблин в Пальпах. — Он позволил мне принести сколько угодно роскошных, кровавых жертв.
— В самом деле?
— О да! Да!
— И как воспринял эту новость мессир Зелг?
— С энтузиазмом. О да! О да!
— Вы ничего не… перепутали?
— О нет! Нет! О!
Голему надоело слушать несколько однообразные восклицания, и он потребовал подробностей.
Вознеся еще несколько раз хвалу щедрости Такангора и мудрости Зелга, Мардамон в конце концов признался, что минотавр клятвенно пообещал взять его с собой на войну в Липолесье.
— Он подарил мне всех демонов, каких я сумею добыть! — вопил Мардамон, хватая за лапки троглодитов и заставляя их вести хоровод. — Всех! Какая неслыханная щедрость! Какая широта души! И мессир Зелг не потребовал себе ни одного и даже предложил договориться с князьями Мадарьягой и Гампакортой.
— Не представляю, — честно признался Думгар.
— Я тоже не верю своему счастью. Вообразите, легионы тварей преисподней — и все они принадлежат мне, мне одному. Я могу делать с ними, что захочу! Лучшие экземпляры я, само собой, почтительно преподнесу мессиру Зелгу и генералу. Но остальные!!! О!!! Я заново родился на свет! Мне есть для чего жить!
И жрец, попрыгав еще вокруг невозмутимого голема, ускакал в подземелья — делиться радостью с гномами-таксидермистами.
Великие люди делятся на две категории. Одних человечество не хочет забыть. Других — не может.
— Эх, — горестно вздохнул Ангус да Галармон. — Какое несчастье, что среди нас нет нашего дорогого и всеми любимого Агапия Лилипупса. Как тяжело мы переживаем…
— Говорите за себя, — посоветовал маркиз Гизонга, ежась от воспоминаний, как от сильного холода.
Чего вы хотели? Все отпрыски аристократических родов проходят обязательную службу в армии. И главный казначей — в ту пору еще никакой не казначей и не маркиз, а юный виконт Шушима, которого от солидного наследства отделяла толпа из восемнадцати человек старших родственников, — тоже не стал исключением. Собственно, военная служба — единственное место, где находят приют безденежные младшие сыновья знатных семейств.
— Впрочем, вы правь. При известии о надвигающейся войне он за неделю поставил бы под знамена Кассарии отборное, прекрасно вымуштрованное и беспощадное войско.
— А кто этот — Лилипупс? — спросил Юлейн, закрывая газету. — Расскажите мне. Я наверняка слышал это имя, но не припомню, в связи с чем. Был, кажется, какой-то скандал?
— Не какой-то, — не слишком почтительно отвечал маркиз, поглощенный собственными мыслями, — а грандиозный. Из тех, что приводят к Двухсотлетним войнам и перекраивают историю и географию континентов.
— Вы, сир, были еще совсем дитя, — вставил генерал, невольно умиляясь тому, что и короли приходят в мир несмышлеными младенцами. — Ваш батюшка Нумилий вел затяжную войну с Гриомом, и, признаться, в этой кампании удача не всегда сопутствовала армии Тиронги.
— Да мы чуть не разорились из-за этой войны! — вскричал маркиз, которого повергали в смертельный ужас одни только архивные данные. Его ничуть не удивляло, что тогда за два года сменилось трое главных казначеев.
— О финансовых проблемах мне известно немного меньше, — дипломатично заметил Галармон, — а что до боевых действий, то я являлся их непосредственным участником. И могу сказать, что бывали в нашей истории войны и поприличнее.
Юлейн крутил головой, глядя то на одного, то на другого. Он учил в школьные годы историю, но ни о каком Агапии Лилипупсе она не упоминала.
— Короче говоря, — пояснил граф да Унара, который полагал, что краткость — сестра не только таланта, но и здравого смысла, — мы ждали мирных переговоров нетерпеливее, чем когда-либо. Правда, Тиронга еще могла вести войну, и, вероятно, до победного конца. Но обеим сторонам предоставлялся уникальный шанс прекратить вооруженный конфликт и при этом сохранить лицо. Нужно ли повторять, какими желанными гостями были послы Гриома?
— И что? — с нетерпением спросил Юлейн.
— Агапий Лилипупс — краса и гордость тиронгийской армии — как раз руководил очередным набором добровольцев.
— Он — вербовщик?
— И вербовщик тоже.
— Яркий талант, — не удержался Галармон. — Бригадный сержант. Герой войны. Не знал, куда складывать награды.
— Бригадных сержантов не бывает, — не слишком уверенно сказал король.
— Не бывает, — охотно согласился генерал.
— Что же вы меня путаете?
— Ни в коем случае, ваше величество. Это единственное в своем роде воинское звание было изобретено специально для славного Агапия и после его кончины никому и никогда не присваивалось.