Все девочки взрослеют
Шрифт:
— Я всегда буду любить тебя, папочка, — произнесла Джой. Она набрала земли из кучи рядом с могилой и высыпала на крышку гроба Питера.
На кухне и в столовой благоухали цветы. Повсюду стояли подносы из еврейско-американской закусочной, где мы столько раз бывали втроем.
— Сэндвичи у них — просто отпад, — заверила я Сэм.
Я скомкала полиэтиленовый пакет из-под печенья и бросила его в мусорное ведро.
— Сядь, пожалуйста, — в сотый раз попросила Саманта. — Во время шивы[87] положено сидеть, а не метаться по кухне.
— Но я хочу что-то делать, — возразила
На самом деле не легче. Меня словно замотали в толстый слой полиэтилена. Я ничего не чувствовала, но все равно как-то двигалась. Разыскала пластиковые стаканы, туалетную бумагу и ведерко для льда с монограммой, его нам подарила на свадьбу одна из моих кливлендских кузин. Каждый раз, оборачиваясь, я верила, что увижу Питера на диване, с кроссвордом в руках, вытянувшего перед собой длинные ноги. И каждый раз меня словно ударяли чем-то тяжелым. «Ах, Питер», — вздыхала я, когда возвращалась в реальность.
Я заставила себя подойти к раковине и загрузить посудомоечную машину, хотя Сэм и мать пытались меня отогнать.
— Не понимаю, как так вышло. Как по-вашему, торговцы китайской едой навынос не в себе? А жареной курятиной? Почему жареная курятина не стала главным символом еврейского горя?
— Мы купим тебе жареной курятины, — пообещала Сэм. — Все, что пожелаешь.
— Помните мой девичник?
Поскольку я собиралась замуж за диетолога («Бариатра!» — строго поправлял Питер), мы решили, что не будем прощаться с плотскими утехами и смотреть мужской стриптиз. Гораздо разумнее попрощаться с транс-жирами. Я сообщила подругам, что транс-жиры не будут больше осквернять мой холодильник. Мы разоделись и вшестером отправились в поход по ресторанам. Моцарелла, жаренная во фритюре, печенье с медом, макароны с сыром, картошка фри из «Макдоналдса», жареная курятина и мороженое в кляре. А потом мы все равно пошли смотреть стриптиз. Домой я вернулась в два часа ночи, воняя жиром, текилой и взбитыми сливками из стрип-клуба. Туфли на шпильках я держала в руке. На шее у меня висела гирлянда из презервативов. Я клялась себе, что до свадьбы буду есть только салаты и зерновые хлопья.
«Надеюсь, оно того стоило», — заметил Питер. Я хихикнула и забралась к нему в кровать, почти полностью одетая, только без туфель. Питер заявил, что я пахну пончиками. «Да, и это тебя заводит», — ответила я.
— Знаете, какая из всего этого мораль? — спросила я.
Я стояла на кухне. Вот стол, за которым мы тысячи раз ели, часами играли в «Карамельную страну» и домино, когда Джой была маленькой, и «Скрэббл», когда она подросла. Я была мастером «Скрэббла», но Питер неизменно выхватывал победу из-под носа при помощи какого-нибудь непонятного медицинского термина, явно придуманного. Вот плита, на которой он готовил цыпленка по-охотничьи. Питер делал его так вкусно, что я никогда не ругала его за перепачканные кастрюли и сковородки, которые мне предстояло мыть. В холодильнике до сих пор хранились пол-упаковки пива и обезжиренное молоко, которым Питер заливал овсяные хлопья. Магнит на дверце придерживал наш снимок на крыльце музея в Скалистых горах.
— Мораль такова: ешь что хочешь, потому что это ни хрена не значит. Ты все равно умрешь.
— Пойдем. — Сэм обняла меня за плечи и повела к кладовке. — Следи за выражениями. Нужны еще салфетки. Где они лежат?
— Салфетки. Сейчас.
На мне был полосатый фартук, купленный, чтобы произвести впечатление на Реми Хеймсфелда из «Открытых сердец». Наверное, надо позвонить ему и Бетси. Рассказать, что случилось. На холодильнике висел магнитный блокнот. Я нацарапала «Отменить ребенка» и полезла в кладовку. Я нашла салфетки, оставшиеся с барбекю в честь Четвертого июля. Я подумала, что их звездно-полосатая расцветка, наверное, придаст поминкам неуместный патриотический дух. Но других не было. Я положила салфетки на стол рядом с тарелками и взглянула на часы. Скорей бы вернуться в постель!
— Как они могут есть? Неужели они голодны? — возмущалась Джой, уперев руки в боки и разглядывая продукты: солонина и бастурма, индейка и салат с тунцом и яйцом, копченая рыба, швейцарский сыр и сливочный сыр, ржаной хлеб и бублики, запеканка с изюмом, посыпанный сахарной пудрой торт и печенье с шоколадной крошкой.
— Жизнь продолжается, — отозвалась я.
Ужасное клише, но, наверное, самое справедливое.
Джой презрительно поджала губы. За последние девять месяцев она научилась это делать в совершенстве. Ее лицо обрамляли кудряшки.
— А по-моему, это отвратительно!
Она потерла распухшие глаза и вышла на задний двор.
В дверь позвонили.
— Я открою, — Сэм вытерла руки посудным полотенцем, заткнутым за пояс. Через минуту она вернулась с маленькой девочкой и ее матерью. Девочка назвалась Карой.
— Мы из Дома Роналда Макдоналда, — пояснила ее мать. — Можно, Кара поговорит с Джой?
— Конечно. — Я отвела Кару в сад, где сидели Джой и ее друзья. Парень Сэм показывал им карточные фокусы. Печенье на подносах быстро убывало.
Я стояла на крыльце, когда Джой подняла взгляд.
— Привет, Кара.
— Моя мама прочла о твоем папе в газетах, — начала Кара. — Ничего, что я пришла?
— Наоборот, молодец, — похвалила ее Джой.
У меня защемило сердце, когда дочь разыскала для девочки стул, представила ее Тамсин и Тодду и спросила о неком Гарри.
— У него растут волосы, — улыбнулась Кара.
— Прекрасно, — улыбнулась в ответ Джой.
«Сегодня дочь стала взрослой», — подумала я и отвернулась, чтобы Джой не видела моих слез.
Макси протянула мне платок — отглаженный до хруста льняной квадратик. Я вытерла лицо, расправила фартук и вернулась на кухню. У обочины стоял «универсал» с включенными поворотниками. Со стороны водителя маячил Брюс Губерман.
— О господи, — пробормотала я. — Губерман.
— Это он? — прошептала Макси, глядя на машину. Она подозвала Саманту, та сощурилась и тоже уставилась на Брюса.
— Прогнать его? — предложила Сэм.
— Нет, — остановила я.
Внезапно мне пришла в голову ужасная мысль.
— О боже! А вдруг он считает, что я готова спать с ним на любых похоронах?
Я засмеялась. Пассажирская дверца распахнулась. Из машины вышла Эмили, изящная как куколка. Она открыла заднюю дверцу и выудила одного из сыновей. Я впилась ногтями в ладони.
— Сейчас разберусь! — Саманта шагнула к двери.
— Нет. Не стоит, все нормально, — заверила я. — Они приехали к Джой.
Я наблюдала, как Брюс берет жену под локоть и ведет к крыльцу. Или тащит? Хотя, может, мне показалось. Я заставила себя подойти и поприветствовать их.