Все девочки взрослеют
Шрифт:
Питер выглянул из кабинета.
— Миссис Леффертс? Почему вы до сих пор здесь?
Счастливо прооперированная миссис Леффертс ответила, что ждет машину. Питер кивнул и улыбнулся мне.
— Все готово?
— Да, — ответила я, вставая с кресла.
Миссис Леффертс перевела взгляд с Питера на меня.
— Вы знакомы?
— В некотором роде, — отозвалась я.
— Мы женаты. — Питер строго на меня посмотрел.
Миссис Леффертс оглядела меня сверху донизу.
— Везет же некоторым.
Она взяла свою сумочку и помахала дочери в окно.
Через пять минут мы с Питером спускались в лифте без трупов, и я сообщила последние новости о Джой.
— Не думаю, что она всерьез собралась к Губерманам, — заключил он.
Мы быстро шли по Тридцать четвертой улице. Вокруг сновали толпы отвратительно юных студенток в кожаных сандалиях с бисером. Этой весной их нацепили все, кто младше тридцати.
— Я спросила, будет ли она скучать по арахисовому маслу.
В паре дюймов от нас пронесся велосипедист, крикнув: «Слева!»
— Может, сводить ее к психотерапевту? Или послать в детский лагерь строгого режима в Вайоминге?
— Я считал, это лагеря для юных наркоманов.
На обочине притормозило такси. Питер открыл дверцу, я забралась на сиденье и подвинулась к окну. Муж назвал водителю адрес ресторана.
— Воровать кредитные карточки и уезжать из штата без ведома родителей — ничего себе невинное развлечение! Утром я найду ей психотерапевта. Ей надо с кем-нибудь поговорить.
Такси громыхало мимо лавок с восточными коврами, кафе и кирпичных домиков с крашеными дверьми и яркими цветочными ящиками. Когда мы пересекли Тридцать третью улицу, я заставила себя задать вопрос.
— Как по-твоему, я зря не рассказала ей о…
Я все еще не могла произнести «о ребенке».
— Суррогатной матери? Своем отце? Что он ее видел?
Нет, не зря…
Я не дала Питеру возможности закончить мысль.
— Я поступила правильно. Мой отец — ничтожество. Он не заслужил Джой.
Питер взял меня за руку.
— Мы найдем ей психотерапевта, если хочешь. Но все и само собой уладится. Она подросток. Все подростки одинаковы.
Мы миновали Брод-стрит, проехали мимо большой красной вывески Университета искусств, которая огибала здание. Питер посмотрел на часы и сжал мои ладони. Один за другим загорались фонари.
— Итак, что вас интересует?
БЕТСИ82, в миру Бетси Бартлетт, улыбалась нам с другой стороны стола, покрытого белой скатертью. Горели свечи, розовели щеки гостьи, мерцала тонкая золотая цепочка на ее шее. У Бетси были вьющиеся каштановые волосы, длиннее, чем на снимках в Интернете, высокий лоб и открытая улыбка.
Я подняла бокал сангрии, пытаясь отделаться от ощущения, что у нас свидание с этой решительной и добродушной медсестрой и суррогатной матерью. После долгих споров мы с Питером решили отвести Бетси в «Уно мае» — мой любимый ресторан. Мы обменялись фотографиями детей (я запаслась старым снимком Джой, на котором дочь улыбается), посудачили о погоде (сырой, как и положено, с грозами чуть ли не каждую ночь), президентской кампании и последнем скандале (голозадая старлетка занялась сексом в общественном месте). Затем заказали графин белой сангрии с малиной и ломтиками персиков и полдюжины закусок: жареные оливки, крошечные телячьи фрикадельки, теплый салат с конскими бобами и лимской фасолью, блестящие белые и кремовые ломтики сыра, мед и джем. Бетси попробовала всего понемножку, восклицая, что в Хоршеме такой еды не найти.
Также я попросила официанта принести лепешек. Бетси улыбнулась и наклонилась ко мне.
— Полагаю, у вас куча вопросов.
Это правда, целых три печатные страницы. Но первым делом я выпалила:
— Почему вы этим занялись?
— Хотела отблагодарить судьбу. Мне очень повезло в жизни. Здоровье, удачный брак, прекрасные дети. Денег у нас немного, свободного времени и того меньше, так что благотворительность отпадает.
— И на что это похоже? — спросила я. — Как вы себя чувствовали?
— Немного странно, — ответила Бетси. — В первый раз, с Илаем, я переживала по поводу того, что говорить людям. Конечно, мальчики мне помогли, в кавычках. — Она улыбнулась и произнесла детским фальцетом: — У мамы в животе чужой ребеночек!
В этот миг гостья была очень похожа на своего сына.
— И как, люди нормально это восприняли? — вклинился Питер.
Бетси пожала плечами.
— Ничего плохого в свой адрес не слышала.
— А потом? — продолжала я. — Вам было тяжело, когда настало время… В смысле, когда вам пришлось…
— Отдать ребенка? Думала, что будет тяжело, но ошибалась. Мне казалось, что я тетя, а не мать, если вы понимаете, о чем я. Но не няня, как иногда говорят другие суррогатные матери. Мне словно доверили ребенка на время. Срок вышел, и его забирают родители. А я остаюсь со своими детьми.
— Наверное, отцы были очень благодарны, — предположил Питер.
— Они плакали.
Я опустила глаза. Бетси потянулась через стол и взяла меня за руку.
— О нет! Они плакали от счастья! Все в комнате плакали! Когда я увидела лица отцов…
— Простите, — пробормотала я и промокнула глаза салфеткой.
Я вспомнила, как мне впервые показали Джой. Растерянная и ошарашенная, я взяла ее на руки. Посылка, которую не заказывала. Дар, которого не ожидала.
Бетси сжала мою ладонь.
— Знаете, — робко начала она, — наверное, не стоит об этом, но я читала вашу книгу.
Я перестала плакать.
— Правда?
— Ага. Когда училась в старшей школе. Мои родители разводились. Сестра привезла из колледжа подружку. Отцу пришлось нелегко. Прежде я никогда не читала о подобном. Не думала, что чья-то мать или сестра тоже может однажды проснуться и заявить: «Угадайте, что случилось? Я совсем не та, за кого меня принимали!» — Бетси подняла бокал сангрии. — Мне казалось, я ни с кем не могу поделиться. Ваша книга подвернулась очень вовремя.
— Ух ты. Спасибо. Мне… приятно слышать.
Я тоже взяла бокал. Никогда не умела вести беседы о своей книге.
Питер почувствовал, что мне не по себе, и наполнил бокал Бетси, затем мой.
— Итак, что бы вы хотели выяснить о нас?
Пока они общались, я разгладила салфетку на коленях. Если бы это было свидание, оно бы оказалось успешным. Никто не сидел дома, не волновался, не ждал телефонного звонка, понимая, что ожидание напрасно. «Ребенок, — подумала я. — Маленький мальчик». Почему-то я была уверена, что у нас родится мальчик. На глаза вновь набежали слезы. Я вспомнила неповторимую приятную тяжесть младенца на руках, запах мыла и теплого хлопка, невесомое прикосновение крошечного кулачка к щеке. Идеальный мальчик под стать моей идеальной, хотя порой невыносимой девочке.