Все дороги ведут в загс
Шрифт:
— Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша.
— Раз крыша не на месте, способен на всякое.
— Ладно, — обрадовался Пашка, — принято. Значит, шестеро. Все равно мы их сделаем в два счета. Что мы, тупее Пуаро? А подозреваемых у нас существенно меньше.
Майор не разделял оптимизма подчиненного, однако спорить не стал.
В квартире Юрских все выглядело примерно так, как накануне вечером. Алферов и сам толком не понимал, что заставило его потребовать следственного эксперимента и какие результаты он надеялся получить. То ли дело было в настойчивом голосе интуиции, то ли в том, что остальные методы расследования оказались фактически исчерпаны. Разумеется, можно было еще уточнить некоторые сведения о фигурантах, например, зайти в офис Юрского или в банк, где когда-то работала Майя, но, скорее всего, ничего принципиально нового не обнаружилось бы. Общая картина достаточно ясна и непротиворечива. Возможность совершить преступление имело десять
После недолгих совещаний гости сумели расположиться за столом в том же порядке, что вчера. По правую руку от хозяина два пустых стула для отсутствующих Карповых, по левую — Майя. Рядом с нею Снутко (пристроился, хитрец!), далее Павлова, Юрская, муж и жена Вольские, Миша и Лена Бальбухи, Петухов и Лазарева. А вот по поводу конкретных мест разразились горячие дебаты. Стол овальный, и запомнить за ним свое место было нелегко. Правда, Лазарева утверждала, что ей весь вечер мешала ножка, вот эту-то ножку и решили принять за точку отчета. Майору стало ясно, что сесть по ошибке не туда, куда надо, да еще в темноте, — самое простое дело. И тут кольнула интересная мысль: в темноте? Да сейчас ведь июнь, белые ночи! Но высказывать свое сомнение вслух он не стал, решив подождать развития событий. Вот он, смысл следственного эксперимента: лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.
— Здесь нарезки и минералка, — жалобно произнесла Света. — И еще кое-что со вчерашнего дня мы не доели. Ведь не обязательно накрывать так же, как в прошлый раз? Я ничего не готовила, только Вовочке диетическое.
— Готовить, разумеется, не надо, — добродушно согласился майор, — но стол накрыть точно так же не мешает. Чтобы поточнее повторить вчерашнее.
Света с помощью Лены и Надежды Юрьевны принялась расставлять пустые салатницы, однако дело шло не слишком бойко. Немудрено — ведь Юрский, примостившийся рядом с Майей и, похоже, воспринявший слишком буквально просьбу воспроизвести ситуацию субботы, шептал что-то, не переставая, и самодовольно ухмылялся. Это было неприятно даже Алферову, так что говорить о покинутой жене! У нее все буквально падало из рук. Майя слушала, опустив ресницы, иногда тихо отвечала. Снутко, по природе несколько апоплексического склада, от подобного зрелища совершенно побагровел. Зато Вольский, похоже, переживать не собирался. Будто и не он сегодня утром горячился при одном упоминании знакомого звонкого имени. Сейчас Алексей Александрович витал в облаках, не замечая ни бывшей жены, ни нынешней — хотя нынешняя вещала столь громко и безапелляционно, что не заметить ее было мудрено. Она, сверля адвоката взором желающего казаться милым василиска, информировала собравшихся об успехах своего медицинского центра в области гинекологии, в частности, в вопросах, связанных с беременностью. Но адресат, увлеченный прекрасной соседкой, не обращал на ее усилия внимания. Зато совершенно некстати обратила Надежда Юрьевна, с мягкой укоризной заметив:
— Евгения Петровна, ну, зачем вы здесь об этом? Девочкам неприятно. Светочке вон никак не родить, Мариночке не найти, от кого, а бедной Леночке дай бог прокормить хотя бы одного ребеночка, куда ей еще второй!
Разумеется, она хотела, как лучше, однако Алферов догадывался, что милые дамы предпочли бы обойтись без столь прямолинейной защиты, и осторожно обернулся к ним. Света Юрская вскрикнула, как от удара, Лена Бальбух, теснее прижавшись к Петухову, согласно кивнула, а Марина Лазарева явно собиралась что-то сказать, но, поймав взгляд майора, усмехнулась и смолчала. Ему стало неприятно, что она засекла его, и еще неприятнее, что усмехнулась. Над ним? Над собой? Над Павловой? Возможно, Лазарева недолюбливает ее именно за излишнюю прямоту? Алферов посмотрел на Надежду Юрьевну, и вдруг ему почудилось, что круглое нелепое лицо выражает с трудом скрываемое ожидание, а потом — разочарование. Но этого не может быть! Она слишком наивна для подобных маневров. Нарочно подпускать шпильки и наслаждаться эффектом… нет, вряд ли, на что бы там ни намекала самоуверенная Лазарева.
Между тем Надежда Юрьевна, всплеснув толстенькими ручками, выпирающими из узковатых рукавов, испуганно ахнула:
— Ну, я, как всегда… что ни слово, то глупость. Светик, родная, прости меня, дуру! Евгения Петровна права, сейчас такие хорошие врачи… тебя обязательно вылечат, и ты родишь Володечке ребеночка… и у вас сразу будет хорошая крепкая семья, которую никто не сможет разрушить. Честное слово!
Однако Юрская не утешилась нарисованной радужной перспективой. Наоборот — на короткий миг потянувшись в сторону воркующего с Майей мужа, она отпрянула и разрыдалась на плече утешительницы, в глазах которой — ну, ничего тут не поделаешь! — майор прочел отнюдь не сочувствие, а удовлетворение и злорадство. А дамочка-то не проста, несмотря на простоватый вид. Она вовсе не болтает, что попало, она намеренно провоцирует конфликты. Зачем? А зачем утром на допросе Павлова, мило чирикая, сумела облить каждого грязью? Алферов подумал тогда, что сообщенные ею подробности одна другой неприятнее, однако это не поколебало его уверенности в доброжелательности собеседницы. Еще бы — вызывающе неподходящая одежда, демонстративная глупость. Но разве хорошо оплачиваемый бухгалтер крупного банка может отличаться глупостью?
Размышления майора прервала Лазарева, которая встала, резко отодвинув стул, и решительно позвала:
— Майя! Отвлекись на минутку. У меня к тебе дело.
Майя подняла голову и посмотрела на подругу, словно… Пожалуй, Алферов, против воли жадно ловящий каждый жест красавицы, сформулировал бы так: посмотрела с лукавой снисходительностью. Затем, не обращая ни малейшего внимания на лепет Юрского, тоже встала, стряхнула его руку со своей и плавно, точно невесомое облачко, поплыла вокруг стола. Но почему-то она выбрала не кратчайший путь к Марине — мимо пустующих мест Карповых, — а более длинный, мимо обоих бывших мужей. Снутко вскочил, но она не удостоила его вниманием, а спокойно обтекла, как вода обтекает преграду. Зато, оказавшись около Вольского, который даже не обернулся, невозмутимо потягивая минералку, Майя случайно — случайно? — чуть-чуть задела последнего обнаженным локтем. Майор давно не видел, чтобы столь незначительное действие имело столь разительный результат. Наверное, если б Алексея Александровича ударило током, он и то не вздрогнул бы так сильно, сжав длинными пальцами бокал. Стекло треснуло, на пальце выступила кровь.
— Прости, — коротко извинилась Майя, улыбнувшись в пространство.
У Алферова застучало в висках. Дивная улыбка Майи никак не могла напоминать нелепую гримасу Надежды Юрьевны, а между тем сходство определенно было. Слишком недавно видел он удовлетворенное злорадство в глазах одной, чтобы не узнать его у другой.
Вольская с перекошенным лицом молча потащила супруга в ванную, к аптечке. Тот не сопротивлялся.
— Так что ты хотела, Марина? — спросила Майя у подруги таким ровным, спокойным тоном, словно абсолютно ничего не произошло. Лазарева, не ответив, села, а Леночка Бальбух тоненьким, прерывающимся от волнения голоском выдавила:
— Майка, как не стыдно… что он тебе сделал?
— А что сделала Я? Я не понимаю, — взмахнула смоляными ресницами Майя и обвела мужчин изумленным, растерянным и немного обиженным взглядом ищущего защиты ребенка. Майор почти физически ощутил, как этот магический взгляд касается сперва обомлевшего Пашки, затем Юрского, Снутко, Бальбуха и останавливается на Петухове. Одного Алферова Майя почему-то пропустила, и он сам не знал, радуется этому или огорчен. На душе у него было смутно.
— Ты ничего не сделала, Майечка! — вскинулся Петухов. — А если у Лешки не в порядке нервы, при чем здесь ты?
— Спасибо тебе, Славик, — почти шепотом поблагодарила Майя, и этот шепот придал простой расхожей фразе удивительную интимность. Будто прозвучало не «спасибо», а «я тебя люблю».
Петухов, забыв о Лене, приблизился к Майе и быстро-быстро заговорил, так, что половины слов было не разобрать. Вроде бы, о своих профессиональных талантах. Алферов с искренним сочувствием понял, что бедная Леночка из последних сил сдерживает слезы. Она вдруг показалась ему гораздо милее и лучше самоуверенной феминистки Лазаревой или роскошной хищницы Ананиашвили. Прав был Вольский, прав! Кому, как не ему, знать собственную жену? В былые времена из нее вышла бы дорогая куртизанка, разоряющая поклонников и получающая удовольствие, когда кто-нибудь из них погибает. Простенькая, наивная Леночка сохранила открытость и чистоту, которые не снились ее более интеллектуальным подругам. Интеллект женщине лишь во вред.
Леночку требовалось поскорее отвлечь, и майор уведомил, что все должны сесть так, как сидели накануне. Петухову пришлось вернуться, однако интерес к соседке он полностью потерял. Сидел и возбужденно бормотал что-то себе под нос. Тогда Алферов предложил восстановить финал субботней встречи с пением при свечах. Присутствующие оживились, принялись вспоминать, что и как происходило. Тут же погасили электричество — однако в комнате, как и предполагал майор, по-прежнему было светло. Невозможно представить, чтобы в подобной ситуации преступник подлил яду незамеченным.