Все голубые фишки
Шрифт:
И потом в конце разговора спросил вдруг, – ты по тарелке Российские каналы там смотришь?
– Смотрю, – ответил Минаев, – а что?
– Видел в новостях, как наш Краснокаменск прогремел? – спросил Антонов.
– Нет, а что такое?
– Да вот гендиректора треста спецстрой у нас тут убили, – сказал Антонов, и тут же добавил, – но к нашему проекту это никакого отношения не имеет.
– Работают люди, не я один тут тружусь, – отметил для себя Дима и поехал на банкет в Плаза, устроенный Эм-Пи по случаю своего учреждения. …
Сперва
Но потом Дима включил турбонаддув мозгов и решил, что умный кливлендский еврей так не поступает.
Прямой дорогой едет только глупый ковбой с рекламы Мальборо. Но как известно – он плохо кончил, помер от рака лёгких.
Среди носивших на вечеринке кипы. Минаев отыскал одного лойера, который знал и вёл дела Айзека Гарфункеля – отца Грэйс.
– Тысяча баксов, привези ее сюда, – попросил Дима лойера, – только ни в коем случае до поры не говори ей, кто учредители Эм-Пи, я сам ей скажу уже здесь, пусть это будет сюрпризом.
Пили и ели много.
На аперитив были русская водка и черная икра.
Для местных Дима был все-таки русским.
Вот если будут у Димы дети… А хотябы и с Грейс, то вот дети уже будут американцами. А Дима, хоть вот уже пятнадцать лет в Америке, а все равно ассоциируется с водкой и икрой.
Стоя кучками по двое, по трое, мужчины в черных кипах кушали икру.
– Забавно, – отметил для себя Дима. – на четвертое июля на городском барбекю они все надевают ковбойские шляпы и становятся фанатами родео и бейсбола… А когда дело касается денег, тут же рядятся в черные круглые шапочки.
– Как дела? – поинтересовался Дима, подойдя к своему партнеру.
Высокий статный Поллак был картинно красив – густая седая шевелюра, мясистое широкое лицо правильным образом гармонично кореллировали с толстой никарагуанской сигарой и большим стаканом дорогого бурбона от "саузенд комфорт".
– Изя привез сюда мою Сару, – скривив губы в гримасе, сказал Поллак,- она в бешенстве.
– Пусть побесится, – похлопав Бенни по плечу, сказал Дима, – наша Эм-Пи ей не по зубам.
– Но она хочет подать новые иски, и ее адвокаты из Саймон-Саймон такие ушлые, что какбы они не добрались до моих процентов в Эм-Пи, – пробасил Поллак, выпуская облачко белого сигарного дыма.
– А знаешь, – сказал вдруг Дима, – передай своей Саре, что в Краснокаменске вчера убили директора треста Спецстрой, того самого треста, что был нашим конкурентом.
– Эта новость произведет на нее впечатление, – подумав, ответил Поллак и побрел к кучке лойеров в черных кипах. ….
Грэйс была обворожительно хороша.
На ней был красный брючный костюмчик в блестках, и он так классно обтягивал ее кругленькую попочку, что хотелось подойти, протянуть руку и потрогать ладонью мягкую теплую субстанцию, что скрывалась под красной материей.
– А я не знала, что ты здесь главный
– А то бы не пришла? – спросил Дима.
За пятнадцать лет пребывания в Америке, Дима усвоил чётко: в здешней действительности нельзя быть скромным, нельзя сдерживать свои порывы. Впрочем, Дима, как пелось в одесской песенке, не мог сказать за всю Одессу, вся Одесса, то есть вся Америка была очень велика. Но законы еврейской тусовки Кливленда ему были хорошо известны – поскромничаешь, сдержишь себя и тут же пожалеешь об этом, потому как моментально найдется менее скромный и менее сдержанный, который распрострет жадные лапища свои и – АМ – и слямзает объект твоих вожделений.
И вот – пожалуйста, какой то лойер в кипе похлопал-таки Грейси по попке.
Опередил Диму. Но тут же, правда, к чести Грэйс сказать – получил по губам.
Несильно, чисто формально, но получил.
– А ты замечательно выглядишь, – нашелся Дима.
– Правда? Я старалась, – ответила Грэйси, тут же кокетливо глянув в большое зеркало, какими был отделан банкетный зал.
– Я очень хочу продолжить поступательное развитие нашей дружбы, так некстати прерванное перед моим отъездом, – сказал Дима.
– Ты так витиевато выражаешься, – поморщилась Грейс, – мне не нравится, все эти адвокаты так выражаются, ты у них нахватался?
– У них мне не удается схватить главного, – улыбнулся Дима.
– А в чем по твоему, главное? – спросила Грэйси.
– В том, что они в своих сердцах полностью изжили такие понятия, как Бог и справедливость, – ответил Дима.
– Ты много читал Достоевского в своей русской школе, – уже без улыбки сказала Грэйс. Было похоже на то, что ей становилось скучно.
– Я иногда жалею, что мало его читал, – ответил Дима, – если бы читал больше, я не уехал бы из России. Знаешь, почти все мои друзья добились очень многого, они живут гораздо богаче чем эти кливлендские уроды.
– Потому что не изжили в своих сердцах понятия Бога и справедливости? – хмыкнула Грейси.
– А знаешь, старые русские купцы, прообраз нынешних бизнесменов, они вели бизнес, или как говорили в России – ДЕЛО, – Минаев произнес это слово по русски, – вели ДЕЛО по совести и по божьему закону. Вместо тонн лойерских бумаг с договорами, при которых все равно все здешние друг дружку обманывают, было слово скрепленное рукопожатием. И никто никого никогда не кидал.
– Интересно, – скептически улыбнулась Грэйси, – и сейчас в вашей Сибири так ведут дела?
– Увы, нет, – ответил Дима, – не ведут, потому что насмотрелись ваших голливудских фильмов про Дона Корлеоне и про еврейских лойеров.
– Ну так и какое резюме? – спросила Грейси.
– Хочу с тобой спать, вот какое мое резюме, – ответил Дима, памятуя о правиле – НЕ УПУСКАТЬ и НЕ БЫТЬ СКРОМНЫМ.
– Не получится, – ответила Грейси, выскальзывая из готовившихся объятий.
– Почему? – спросил Дима.