Всё хоккей
Шрифт:
— Вы правильно заметили — маленькие тайны. Большие же ведут к подозрению или отчуждению.
Смирнова встала со стола и принялась мыть посуду. Чайник уже кипел на плите, и я взялся за приготовление чая.
— У вашего мужа, как я понимаю, была большая тайна.
Смирнова пожала плечами.
— Даже не знаю, можно ли называть тайной то, что связано с работой. Возможно, он просто проводил какое-то очередное исследование и пока не хотел меня в него посвящать. Поэтому… Поэтому я на него никогда не обижалась. Я считаю его великим человеком. А на великих грех обижаться.
Я
— Мне действительно пора, а завтра, как и договаривались, я обязательно разберусь со строителями. Вы только дайте адрес.
— Конечно же, я поеду с вами, — Смирнова поднялась вслед за мной.
Еще чего! Я хотел поехать туда на машине. Но вид желтенького феррари мог бы шокировать вдову. Откуда у простого журналиста из Дальнего Востока такая машина?
— Не стоит себя утруждать, — попытался я отговорить Смирнову. Но она была непреклонна.
Я обреченно вздохнул, когда она назвала место встречи на вокзале, откуда отправляются пригородные электрички. Когда я в последний раз трясся в грязном вагоне? Может быть и никогда. И никогда бы не подумал, что начну это делать в тридцати с лишним лет. По логике вещей, человек с возрастом движется по восходящей. А не наоборот. Впрочем, я был уверен, что все эти неудобства искусственны и кратковременны.
Я быстрым шагом направился к двери, но сбежать мне так и не удалось.
— Погодите, Виталий Николаевич! Вы же забыли…
— Что? — не понял я.
— Ой, вернее, я забыла, дать вам рукописи мужа. Вы же обещали…
Я уже не помню, обещал или нет. Но отказать у меня не было ни слов, ни возможности. Смирнова быстро распахнула дверь кабинета и, присев на корточках возле ящиков стола, стала лихорадочно доставать оттуда бумаги. Аккуратно сложила их в одну папку, которую перевязала ленточкой, и торжественно вручила мне.
— Вы не беспокойтесь, работы все отпечатаны на машинке. Я сама печатала его труды! — гордо добавила она. Не иначе, вспомнив о жене Льва Толстого. — Но вы понимаете. У меня есть еще одна просьба, — она умоляюще заглянула в мои глаза. — Я понимаю, вы мне ничего не должны. И вообще, я так вас беспокою…
Я резко перебил ее путаную речь. Вспомнив, что еще как ей должен! Что это я, именно я разрушил их семейную идиллию! Причем навсегда. И навсегда остался должником этой семьи.
— Просите что угодно, ради Бога.
Ради Бога, только скорее!
— Дело в том… Есть еще и другие труды. Помните, что я говорила по тайну… Ну, что муж писал какую-то работу, проводил какое-то исследование. Но мне не давал печатать этот труд. Я знала, что он что-то скрывает. И что пока мне это знать не обязательно…
— Вы хотите, чтобы я прочитал эту работу?
— Понимаете, у нас в семье было всё настолько тактично, настолько честно, что даже после его смерти… — при этих словах она вздрогнула и на ее глазах выступили слезы. — Что даже после его смерти я не хочу нарушать заведенный годами порядок нашей жизни. Поэтому мне неудобно без его ведома копаться в его мыслях. А вы… Вы совсем другое. Вы совершенно чужой человек для меня. И для него особенно. Поэтому…
— В конце концов, можно оставить его тайные мысли в покое, — сделал я робкую попытку отказаться читать рукопись.
— Ну что вы! А вдруг это окажется чрезмерно важно для науки! А если нет… Если там что-то личное… Я предоставляю вам право мне ничего не рассказывать.
Я задумался. Зря, наверное, совсем недавно так легко пытался отказаться от мысли разобраться в черновиках Смирнова. Похоже, это как раз то, что и нужно для меня и моей реабилитации. Для очистки моей совести. Для возможности вернуться к своей прежней благополучной жизни. И никогда, никогда больше не ездить на электричках. И более того — навсегда забыть, вычеркнуть из памяти адрес Смирнова. Сама вдова, похоже, в чем-то подозревала мужа. И, похоже, не только в каком-то сенсационном научном открытии.
— Дайте мне эту рукопись. Я обещаю, обещаю, что помогу вам. Это действительно интересно, Надежда Андреевна. И действительно может представлять глубочайший научный интерес.
Смирнова бросила благодарный взгляд в мою сторону, вытащила ключ из кармана платья и стала осторожно открывать верхний ящик стола. Словно совершала священнодействие. Наконец дверца распахнулась, ящик оказался совершенно пустой. Смирнова недоуменно оглянулась на меня, захлопав серыми ресницами. Затем лихорадочно стала ощупывать дно, но безрезультатно.
— Но этого не может быть, — она, словно в полусне, качала головой. — Этого не может быть. Эта папка… Такая пластиковая, ярко синяя, блестящая. Я подарила ее мужу на день рождения. У него никогда не было таких красивых папок. Все картонные. И поэтому он в нее складывал самое сокровенное. Все свои мысли. Словно отдавая дань уважения мне и словно прося прощения, что пока не может дать почитать. И почему… Почему ее нет?
Я приблизился к ящику и на всякий случай сам все осмотрел. Он действительно был абсолютно пуст.
— Вы успокойтесь. Пожалуйста, успокойтесь, — я положил руку на плечо Смирновой. — Эта папка вполне может оказаться в другом месте. Вы же прекрасно понимаете, вы пережили такой стресс. Вы вполне могли забыть.
— Я ничего не забыла, ничего, — она гордо встряхнула головой.
— В любом случае, вы еще поищите. А завтра мы встретимся, как договаривались.
Я быстрым шагом направился к выходу. На пороге я оглянулся. Смирнова так и стояла в проеме двери в библиотеку. Ее руки безжизненно свисали вдоль тела. А взгляд был устремлен в мою сторону. Но она на меня не смотрела. Она смотрела в неизвестность, где, возможно, мог быть ее муж. И у него она пыталась отыскать ответы на мучившие ее вопросы. Я эти ответы дать пока не мог. Я так и не сказал ей до свидания. Она бы все равно не услышала.