Все хорошо, что хорошо кончается
Шрифт:
– Ну и какие они?
– Преступление должно быть необычным! Особо дерзким - Громила в игре такой болван, ничего не боится!
– или смешным! Или глупым! Ведь Пакостник вообще ерундой занимается, а им может оказаться солидный господин! Ну, а если Вор... Здесь я, конечно, не знаю, воры все одинаковые, здесь трудно...
– Ваш племянник прав!
– сказал Брэд.
– Или мы будем отслеживать только что-то необычное, либо у нас не хватит ни времени, ни сил, ни людей, чтобы рефлексировать на все сообщения подряд.
– Хорошо, - кратко ответил Джонсон, поднял трубку в ответ
"Штабисты" сидели вокруг стола и напряженно ждали сообщения о "необычном" преступлении.
Раздался звонок. Джонсон переглянулся с Брэдом Гарретом и снял трубку.
– Да, слушаю. Да, Кэвин, я понял... Что-о-о?
– лицо начальника Службы детективов вытянулось и побледнело.
– Кто она - известно? Отлично! Куда направилась?.. Не знаешь? Не важно. Найти, обезвредить и доставить сюда. Все, конец связи...
Джонсон поднял глаза на жадно внимавших ему Дилана и Брэда:
– Четверть часа назад девятнадцатилетняя студентка Николь Шанель столкнула лбами двух полицейских и скрылась на их машине.
Брэд и Дилан, как заговоренные, одновременно поднялись со стульев с открытыми ртами.
– Это Громила!
– прошептал Дилан Маккей.
Стивен Джонсон задумчиво произнес:
– Кэвин - мой лучший агент... Он достанет ее из-под земли. А вот как будет брать - не знаю.
Николь вошла в лифт и, пока поднималась на свой этаж, оценивающе гляделась в зеркало. "Видок, прямо сказать, не важнецкий, - констатировала она, выходя из кабины.
– Скула поцарапана, костяшки пальцев разбиты. Кастет можно было купить у Мертвого Боба, не физдить этих негров на их территории. Но к Бобу идти далеко. А у черных обезьян железяк в карманах навалом. И хари им лишний раз почистить - одно удовольствие... А про пальцы забывать нельзя, слабые они у меня, оказывается. Только кастетом, значит, орудовать можно".
Так размышляя, она открыла дверь своей квартиры, подняла глаза и охнула от неожиданности.
На пороге с бутылкой пива в руках стоял ее Том.
Николь попятилась. Том был в одних трусах, на его губах играла нехорошая усмешка. Волосы растрепались, мутные глаза на небритом лице презрительно щурились.
– Ну? Где шлялась-то?
– тяжело спросил он и отошел в сторону, пропуская ее в квартиру.
– Мы с друзьями уже напиться успели, пока тебя ждали.
Это было что-то новенькое. Том, не дурак выпить, не любил надираться в квартире и приводить в дом своих друзей.
Что он придумал на этот раз?
"Послушай, сучка, я понял, что ты не хочешь делать то, что я тебе говорю. Тогда жди. После командировки я поговорю с тобой по-другому!"...
На секунду привычный страх в Николь прервал ту работу, которая велась в ней с момента нападения несуществующего комара. Она опустила плечи и робко шагнула за порог.
– Там это...
– лениво почесал волосатую грудь Том.
– Близнецы у меня сидят, ты их знаешь... Выпить мы сегодня решили, возвращение мое отпраздновать. Так что беги на кухню и приготовь нам что-нибудь. А потом приходи...
Он исподлобья, каким-то чужим, сально-оценивающим взглядом ощупал ее фигурку и ушел в глубь квартиры на пьяные выкрики своих дружков.
Николь, услышав слово "близнецы", внутренне сжалась и вдруг с ужасающей ясностью поняла, что Том "придумал на этот раз".
Братья Джексоны были сослуживцами и приятелями Тома, с которыми, как рассказывал он, "я посетил много разных интересных мест в мегаполисе, детка". Николь ненавидела этих развращенных толстых пьяниц с абсолютно идентичными жирными мордами и маслянистыми глазками. Если они оказывались на вечеринке вместе с Томом и Николь, то портили ей весь праздник. Их потные лапы настигали ее в самых неожиданных ситуациях - будь то застолье, или быстрые танцы, или ночная прогулка всей компанией. Она жаловалась Тому, но он только хмыкал в ответ...
Николь побрела в кухню и там опустилась на краешек табуретки. И ощутила жесткие грани кастета, который лежал в заднем кармане джинсов.
Страх растаял настолько же неожиданно и бесследно, насколько властно заявил о себе в присутствии Тома.
"Вот так открываются двери в рабство, д е т к а, - сказала она сама себе. ? Как просто! А все начиналось всего лишь с одиночества и недостатка денег. И еще желания любви... Но разве эти вещи являются билетами в ад? Черта с два! Дело не них, а в том, кто их меняет тебе на эти билеты!"
Она резко поднялась с табурета, запустила руку в карман джинсов и достала кастет. "Гадина!
– сказала она Тому.
– Я бы ушла потихоньку и оставила тебя на всю твою жалкую оставшуюся жизнь с пьяными Джексонами, но... Вы ведь меня не отпустите! А раз так... Кто не спрятался - Николь не виновата!"
– Николь!
– позвал сиплый голос Джексона-старшего.
– Где ты? Мы соскучились по тебе!
– Подождешь, придурок!
– прошептала Николь и изо всех сил вмяла кулак с надетым на него кастетом в стену кухни. От удара бетон раскрошился, и на стене образовалась короткая, но глубокая борозда.
– Николь!
– взревел голос Тома.
– Ты не слышишь, что тебе говорят? Иди сюда, дура!
Музыка, раздававшаяся из комнаты, стала очень громкой, - дверь в коридор открылась - и сквозь грохот динамиков до Николь донесся еле слышный теперь голос Тома. "Иди, иди, я сказал, - зло и решительно скомандовал он кому-то из Джексонов.
– Она даст. А не даст - шкуру с нее спущу..."
Николь достала из холодильника тарелку с заготовленным к приезду Тома фаршем и повернулась к столу. Спиной к кухонной двери.
В коридоре послышались шаги. Кто-то шел к ней на кухню.
Когда горячее зловонное пивное дыхание ожгло ей шею, а проворные толстые мужские лапы залезли под свитер и стали больно мять ее груди, она медлила ровно столько, чтобы поймать Джексона-старшего - а это был он, - на выдохе.
– Ну-у, киска-а...
– сказал Джексон и получил резкий и жесткий удар локтем под ложечку. Остатки воздуха вырвались из его груди, и он с выкаченными глазами на изумленном лице согнулся пополам.
Николь повернулась к нему лицом и тщательно поправила на себе свитер.