Все хроники Дюны (авторский сборник)
Шрифт:
Стилгар сглотнул — сухим горлом. Это были слова, которые мог бы произнести Муад Диб. Они были ему вполне созвучны. Они были парадоксальны и пугающи. Но если дозволить перемены… Стилгар покачал головой.
— Прошлое может подсказать, как правильно вести себя, если ты живешь в прошлом, Стил, но обстоятельства меняются.
Стилгар мог только согласиться, что обстоятельства действительно меняются. Но как же тогда нужно себя вести? Он взглянул поверх Лито посмотрев на пустыню и не видя ее. Здесь проходил Муад Диб. По мере того, как солнце поднималось, равнина представала полнящейся золотыми тенями, лиловыми тенями, в пыльном мареве бежали гребешки песчаных ручейков. Пыльный туман, висевший обычно над скалами Хаббания, виднелся теперь совсем вдалеке, и вплоть до самых скал представали перед глазами Стилгара уменьшающиеся дюны пустыни, один изгиб перетекает в другой. Сквозь дымное трепетание жары он видел растения, стелившиеся по краю пустыни. Муад Диб заставил жизнь дать свои всходы в этом необитаемом месте. Медь, золото, красные цветы, желтые цветы, ржавчина и желтовато-коричневые тона, серо-зеленые листья, колючки и резкие тени под кустами. Движение дневной жары заставляло тени трепетать, вибрировать в воздухе.
Вскоре Стилгар заговорил:
— Я только вождь Свободных, а ты — сын Герцога.
— Ты сказал это — не зная, что сказал, — ответил Лито.
Стилгар нахмурился. Когда-то, давным-давно. Муад Диб упрекнул его точно такими же словами.
— Ты помнишь это, верно, Стил? — спросил Лито. — Мы были у скал Хаббания, и этот сардукарский капитан, помнишь его — Арамшам? Он убил своего друга, чтобы спасти себя. Ты в тот день несколько раз предупреждал, что не стоит оставлять в живых сардукаров, видевших наши тайные пути. Наконец, ты заявил, что они наверняка выдадут то, что видели — они должны быть убиты. И мой отец сказал: «Ты сказал это — не зная, что сказал». И ты был уязвлен. Ты возразил ему, что ты только ПРОСТОЙ вождь Свободных. Герцоги должны ведать более важными вещами.
Стилгар уставился на Лито. «Мы были у скал Хаббания!» «МЫ»! Это… это дитя, еще и не зачатое в тот день, знает в точных подробностях все, что произошло, в таких подробностях, которые могут быть известны лишь тому, кто сам там был. Что ж, это было всего лишь еще одно доказательство, что этих отпрысков Атридесов нельзя судить по обычным меркам.
— Теперь послушай меня, — сказал Лито. — Если я умру или исчезну в пустыне, ты обязан будешь бежать из съетча Табр. Это мой приказ. Ты обязан будешь взять Гани и…
— Ты еще не мой Герцог! Ты… Ты ребенок!
— Я взрослый в обличьи ребенка, — ответил Лито. — Он указал на узкую расселину в скалах под ними. — Если я умру здесь, это произойдет вон в том месте. Ты увидишь кровь. И поймешь тогда. Возьми мою сестру и…
— Я удвою твою охрану, — сказал Стилгар. — Ты не пройдешь сюда еще раз. Сейчас мы уйдем отсюда, и ты…
— Стил! Ты не сможешь меня удержать. Обратись мысленно еще раз к тому времени у скал Хаббания. Помнишь? Заводской краулер был во внешних песках, при приближении большого Создателя. Не было способа спасти и краулер, и людей от червя. И отец мой приказал взять на борт сколько можно людей, пожертвовав добытым спайсом и оборудованием корабля. Стил, я возлагаю на тебя обязанность спасти людей. Люди важнее вещей. А Гани — самая драгоценная из всех, потому что без меня она — единственная надежда Атридесов. — Не желаю больше слушать, — сказал Стилгар. Он повернулся и двинулся вниз по скалам, через песок, к оазису. Он услышал, как Лито последовал за ним. Вскоре Лито обогнал его и, оглянувшись, спросил:
— Ты заметил, Стил, как красивы молодые женщины в этом году?
Глава 18
Жизнь единичного человека, как и жизнь семьи и целого народа, зиждется на памяти. Мой народ должен прийти к пониманию этого, что станет частью их процесса созревания. Как народ, они являются ОРГАНИЗМОМ и через сохраняемую память они откладывают все больший и больший опыт в подсознательное хранилище. Человечество надеется обратиться к этому материалу, если он потребуется для изменения мироздания. Но большинство отложенного может затеряться в шальной игре случайного, которую мы называем «судьбой». Многое может быть интегрировано в эволюционные взаимосвязи и, таким образом, не стать оцененным и задействованным в те безостановочные изменения окружающей среды, которые воздействуют на плоть. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РОД может забывать. В этом особая ценность Квизац Хадераха, о которой никогда не подозревали Бене Джессерит: Квизац Хадерах не может забывать.
Харк ал-Ада.
Книга Лито.
Стилгар сам не мог объяснить почему, но небрежное замечание Лито до глубины разбередило его душу. Оно больше всего занимало его мысли на обратном пути через пески, оттеснив все остальное, сказанное Лито на Спутнике, на второй план.
Да, разумеются, молодые женщины Арракиса были очень красивы в этом году. И молодые люди тоже. Их глаза были устремлены вперед, вдаль: Их лица безмятежно светились от избытка воды. Они часто красовались безо всякого намека на маски и фильтротрубки стилсьютов. Зачастую они вообще не носили стилсьютов в обществе, предпочитая им новые одеяния, под которыми при каждом движении быстрым промельком угадывались их гибкие молодые тела.
Эта человеческая красота выгодно оттенялась на фоне новой красоты ландшафта. Сочетание этой красоты с крохотным пучком зеленых веточек среди красно-коричневых скал завораживало взгляд — полная противоположность прежнему Арракису. Прежняя культура пещеро-города, лабиринтов съетча, дополнявшихся хитроумными перемычками и влагоуловителями на каждом входе, уступала дорогу поселениям под открытым небом, часто построенным из глинобитных кирпичей. Глинобитных кирпичей!
«Почему мне захотелось, чтобы поселение погибло?» — подивился Стилгар, споткнувшись на ходу.
Стилгар знал, что он — из отмирающей породы. Старые Свободные с разинутыми от изумления ртами смотрели на расточительство планеты — вода разбазаривалась только ради того, что на ней можно было замесить глинобитные кирпичи. Вода, изводимая на сооружение жилья для одной семьи, могла бы год поддерживать жизнь целого съетча.
В таких домах даже делались прозрачные окна, чтобы пропускать внутрь солнечный жар и иссушать тела. Подобные окна открывались наружу.
Новые Свободные могли смотреть на пейзаж из своих глинобитных домов. Они не теснились больше в закрытом со всех сторон съетче. А где приходит новое видение мира, там и воображение меняется. Для Стилгара это было ощутимо. Новое видение объединило Свободных с остальным миром Империи, вывело их в неограниченное пространство. Некогда они были привязаны к бедному водой Арракису, рабы суровых необходимостей. Не для них был тот распахнутый кругозор, который являлся условием жизни для обитателей большинства планет Империи.
Перемены виделись Стилгару на фоне его собственных сомнений и страхов. В прежние дни редкий Свободный задумывался над возможностью покинуть Арракис и начать новую жизнь в одном из богатых водой миров. Даже МЕЧТА о бегстве им не дозволялась.
Лито шел впереди, и Стилгар смотрел в движущуюся спину юноши. Лито говорил о запретах на внепланетные перемещения. Что ж, такое во время оно постоянно оказывалось реальностью для большинства обитателей других миров, даже там, где мечта дозволялась — в качестве предохранительного клапана. Но вершины своей планетарное рабство достигло здесь, на Арракисе. Свободные обратились вовнутрь, забаррикадировав свои умы точно так же, как забаррикадировались они в своих пещерных лабиринтах.
Самый смысл съетча — места священного убежища от времени и от тревог — был здесь искажен, став значить место чудовищного заключения для всего населения.
Лито говорит правду: Муад Диб все это изменил.
Стилгар чувствовал себя потерянным. Он ощущал, как рассыпаются его прежние верования. Новое видение мира — направленное вовне — произвело жизнь, которая жаждала выйти из заключения.
«Как красивы молодые женщины в этом году».
Прежний уклад жизни («Мой уклад!» — признался он себе) заставлял его народ игнорировать всю историю, кроме той, что была обращена вовнутрь, на их собственный тяжкий труд. Прежние Свободные учили историю по урокам ужасов своих собственных миграций, по бегствам от кары в кару. Прежнее планетарное правительство следовало установившейся политике прежней Империи. Оно подавляло творческую активность и всякие помыслы о прогрессе, об эволюции. Для прежней Империи и устоев ее власти процветание являлось опасностью.