Все хроники Дюны (авторский сборник)
Шрифт:
Одраде задумчиво проговорила:
— Пыталась ли ты когда-нибудь вообразить, что это такое — быть гхолой, внезапно Пробужденным в обновленной плоти?
— Что? Что ты…
— Осознавать, что твоя плоть выращена из клеток кадавра, — пояснила Одраде. — Он ведь помнит свою собственную смерть.
— Айдахо никогда не были обыкновенными людьми, — сказала Тараза.
— Так же, как и тлейлаксанские Господины.
— Что ты пытаешься сказать?
Одраде потерла лоб, выждав момент, чтобы пересмотреть свои мысли. Так трудно иметь дело с отвергающей привязанность, с той, чей взгляд на мир диктуется скрытой неугасимой яростью. В Таразе нет… нет отзывчивости, способности сочувствовать: она способна только выразить плоть и ощущения другого через логические построения.
— Пробуждение гхолы — это, должно быть, убийственное для него переживание, — сказала Одраде, опуская руку. — Устоять в нем может только обладающий колоссальной психической устойчивостью.
— Мы предполагаем, что тлейлаксанские Господины — это нечто большее, чем они представляются.
— А Данканы Айдахо?
— Разумеется. С чего бы еще Тирану покупать их у тлейлаксанцев одного за другим?
Это направление спора представлялось Одраде бесцельным. Она сказала: — Айдахо были известны преданностью Атридесам, и мы должны помнить, что я — Атридес.
— По-твоему, верность привяжет этого гхолу к тебе?
— Особенно, после Лусиллы…
— Это может быть слишком опасным!
Одраде откинулась на угол дивана. Тараза хотела определенности. Жизни серийных гхол — это как меланж, обладавший разным вкусом в разных условиях. Откуда они могут быть уверены в своем гхоле?
— Тлейлаксанцы путаются с теми силами, которые произвели нашего Квизатца Хадераха, — пробормотала Тараза.
— По-твоему, именно поэтому они и хотят наши книги племенного учета? — Да не знаю я, Дар, черт тебя побери! Разве ты не видишь, что ты наделала?
— По-моему, у меня не было выбора, — сказала Одраде.
Тараза изобразила холодную улыбку. Одраде играла превосходно, но ее следовало поставить на место.
— По-твоему, я бы сделала то же самое? — спросила Тараза.
«Она так до сих пор и не видит, что со мной произошло», — подумала Одраде. Тараза конечно ожидала, что чуткая к ее тайным пожеланиям Дар станет действовать независимо, но размах этой независимости потряс Верховный Совет. Тараза отказывалась замечать, как она сама к этому приложила руку.
— Практика, основанная на обычае, — сказала Одраде.
Эти слова поразили Таразу, словно пощечина. Только самые крепчайшая закалка Бене Джессерит удержала ее от яростного выговора Одраде.
ПРАКТИКА, ОСНОВАННАЯ НА ОБЫЧАЕ!
Сколько раз сама Тараза обнаруживала в этом источник своего раздражения, постоянное стрекало своей тщательно сдерживаемой ярости? Одраде часто это слышала.
А теперь Одраде цитировала саму Верховную Мать:
— Неподвижный обычай опасен. Враг может докопаться до модели, и обратить это против тебя.
Эти слова Тараза произнесла с усилием:
— Это слабость, да.
— Наши враги думали, будто знают наши обычаи, — сказала Одраде.
– Даже ты. Верховная Мать, считала, будто знаешь те пределы, внутри которых я буду действовать. Я казалась тебе Беллондой, у которой ты знаешь заранее все слова и поступки.
— Так что, мы допустили ошибку, не поставив тебя надо мной? спросила Тараза. Она проговорила это с глубочайшей верностью долгу.
— Нет, Верховная Мать. Мы идем по деликатной тропинке, но нам обеим видно, куда мы должны идти.
— Где сейчас Вафф? — спросила Тараза.
— Надежно охраняется и спит.
— Призови Шиэну. Мы должны решить, не оборвать ли нам эту часть проекта.
— И чтобы нам бока намяли?
— Скажем так, Дар.
Шиэна все еще была сонной и терла глаза, когда появилась в общей комнате, но все же успела плеснуть водой на лицо и одеться в чистое белое облачение. Волосы ее все еще были влажными.
Тараза и Одраде стояли у восточного окна, повернувшись спинами к свету.
— Это Шиэна, Верховная Мать, — сказала Одраде.
Шиэна полностью пробудилась и напряженно выпрямилась. Она слышала об этой могущественной женщине — Таразе, — которая правит Орденом из далекой цитадели, называемой Дом Соборов. Яркий солнечный свет, лившийся из окна, ослепляя, светил прямо в лицо Шиэне. На его фоне фигуры Преподобных Матерей, стоявших спиной к окну, казались черными силуэтами с подрагивавшим контуром и едва различимыми лицами.
Наставницы-послушницы подготовили ее к этой встрече: «Ты будешь стоять со вниманием перед Верховной Матерью, говорить почтительно. Отвечай только, когда она с тобой заговорит».
Шиэна стояла в жестко напряженном внимании, точно так, как ее учили. — Как мне сообщили, ты, может быть, станешь одной из нас, — сказала Тараза.
Обе женщины заметили эффект, произведенный этими словами на девочку. Теперь, когда Шиэна стала более полно понимать достижения Преподобных Матерей, могущественный луч правды сфокусировался на ней. Она устремилась к огромному количеству знаний, которые Орден накопил за тысячелетия. Ей уже рассказали о селекционной передаче Памятей, о том, как работает Иная Память, о Спайсовой Агонии. И сейчас она стояла перед самой могущественной из всех Преподобных Матерей, той, от которой ничто не укроется.
Когда Шиэна не ответила, Тараза сказала:
— Тебе нечего сказать, девочка?
— Что мне тут говорить. Верховная Мать? Вы уже все сказали.
Тараза метнула на Одраде изучающий взгляд.
— У тебя есть еще для меня маленькие сюрпризы. Дар?
— Я же говорила тебе, что она превосходна, — сказала Одраде.
Тараза опять перенесла свое внимание на Шиэну.
— Ты гордишься этим мнением, девочка?
— Оно страшит меня, Верховная Мать.
Все еще держа лицо неподвижно, насколько возможно, Шиэна вздохнула чуть посвободнее. «Говори только глубочайшую правду, которую ты можешь ощутить», — напомнила она себе. Эти остерегающие слова воспитательницы несли теперь большее значение. Она держала глаза слегка в сторону, устремленными в пол перед двумя женщинами, избегая смотреть на самое яркое полыхание солнечного света. Она продолжала ощущать, что ее сердце колотится слишком быстро, и понимала, что Преподобные Матери это заметят. Одраде много раз это демонстрировала.