Все и побыстрее
Шрифт:
Джоселин вздохнула: как можно возиться с цветами в такую жару! Ей самой хотелось оказаться сейчас на пляже, которые в Южной Калифорнии были широкими и длинными, покрытыми золотистым песком, и отовсюду слышалась музыка — из маленьких кафе и ресторанчиков, из палаток, торгующих гамбургерами, из окон коттеджей. Что стоит Гоноре бросить свое глупое занятие и поехать с ней на пляж. Голубой «студебеккер», подаренный Гоноре Куртом, мог бы мигом домчать их до желанной цели. Как было бы приятно погрузить босые ноги в теплый мелкий песок!
Юла Ли приготовила на ленч испанский салат с ветчиной и яйцами. Гонора приняла душ, переоделась и подсела к столу. Есть ей не хотелось.
— Что ты собираешься делать после ленча, Джосс? — спросила она.
Джоселин положила на тарелку третью по счету булочку, которую уже собиралась поднести ко рту. Сдобренные сахаром и маслом, с начинкой из изюма, эти сладкие витые булочки особенно хорошо удавались Юле.
— Мне бы хотелось поехать на пляж, — ответила Джоселин.
В ответ Гонора улыбнулась и сказала:
— Курт принес мне вчера новый роман — я собираюсь почитать.
— Ты можешь взять его с собой в Санта-Монику.
Гонора рассеянно посмотрела на сестру, пытаясь понять смысл ее слов.
— На пляж? — спросила она.
— Да. Помнишь, что это такое? Волны, песок, свежий ветер и тому подобное…
— Как-нибудь в другой раз.
— Когда?
Гонора вертела в руке запотевший стакан с холодным кофе, кубики льда со звоном ударялись о его бока. Она неопределенно улыбнулась.
Джоселин почувствовала, как ее захлестывает злость.
— Когда? — повторила она резко. — Завтра? Послезавтра? После дождичка в четверг? Или, может быть, в следующем столетии?
— Скоро, — ответила Гонора, откладывая салфетку. — Увидимся позже. — Она встала из-за стола и направилась к спальне. Дверь закрылась.
Юла Ли уже убрала со стола посуду, а Джоселин все продолжала сидеть, катая по тарелке рогалик. В доме наступила тишина, прерываемая лишь шелестом страниц, доносившимся с кухни, — Юла Ли просматривала «Лос-Анджелес таймс». «И так каждый день, — думала Джоселин, — живем, как в пустыне. Неужели так трудно поехать со мной на пляж? Да и вообще, замечает ли она меня? Я как никому не нужная вещь. Сколько так может продолжаться?»
Подхваченная внезапным порывом, Джоселин выскочила в сад. Не в силах больше сдерживать себя, с какой-то злой радостью она принялась топтать чахлые росточки цинний. Из стеблей брызгала зеленая липкая жидкость, пачкая ей лицо и руки. Когда все девяносто кустиков были вмяты в землю, Джоселин почувствовала невероятное облегчение и закружилась в дикарском танце, размахивая руками и притопывая ногами. Тяжесть слетела с ее души — ей было легко и весело.
Послышался скрип двери, и на веранде появилась Гонора. Джоселин продолжала плясать. Сестра схватила ее за плечи и резко повернула к себе.
— Что…о ты де…ла…ешь? — закричала она. Голос Гоноры, обычно спокойный и
Джоселин застыла на месте.
— Спящая красавица наконец-то проснулась, — усмехнулась она.
— Бедные мои циннии! — Гонора залепила сестре пощечину. Джоселин схватилась за щеку и бросилась на Гонору. Ее грязные ногти впились сестре в щеку, показалась кровь.
— Ты убийца! — кричала Гонора. — Как ты посмела погубить мои цветы?
— Да будь они прокляты, твои цветы! Они тебе дороже меня и Курта!
Гонора опустилась на колени и стала выпрямлять втоптанные в землю росточки. Ее тело сотрясали рыдания, слезы катились по щекам и падали на землю, орошая загубленные растения. Джоселин растерялась. Ей стало безумно жаль сестру.
— Детки, — причитала Гонора, — мои бедные детки. Почему я покинула вас? Что с вами сталось? Как я виновата перед вами.
Джоселин опустилась на колени рядом с сестрой и обняла ее худенькие плечи.
— Гонора, не плачь, не плачь. Я пересажу их.
— Как я не доглядела за ними? — плакала Гонора. — Они были бы живы…
— Гонора, прошу тебя… прости меня…
— О Господи…
— Гонора, я чудовище! Ты же знаешь меня.
— Нет, нет, это только моя вина… Гонора прижала голову сестры к своей груди.
Яркое калифорнийское солнце с его палящими лучами стало свидетелем того, как две сестры, стоя на коленях посреди клумбы с вытоптанными цветами, поклялись друг другу в вечной любви и верности.
Когда Курт вечером вернулся домой, глазам его предстала удивительная картина: сестры сидели на диване, обнявшись, Джоселин с распухшим лицом, а на щеке его жены виднелись четыре глубокие царапины. Брови Курта поползли вверх.
— Похоже, здесь было сражение, — заметил он.
Джоселин, страшно боясь, что Курт узнает правду и отправит ее обратно к Гидеону, поспешно сказала:
— Гоноре не понравилось, как я ухаживала за ее цветами.
— Да, ужасно, — Гонора непринужденно засмеялась, — тебе придется купить мне другие циннии, дорогой.
— А я уже решил, что мы никогда снова не будем близки, — сказал Курт, оставшись вдвоем с Гонорой. Она прижала его голову к своей груди.
— Но почему, дорогой? Ведь я же говорила тебе, что доктор Таупин разрешил мне заниматься любовью через две недели.
— Так когда же это произойдет?
— Хочешь, сегодня ночью?
— Очень хочу.
— А если нас услышит Джосс?
— Не думаю, стены здесь достаточно прочные, — ответил Курт, целуя жену.
Глава 24
У Гидеона вошло в привычку навещать своего маленького сына, перед тем как вечером выйти из дома. Он на цыпочках подходил к кроватке, подолгу смотрел на него. В этот холодный августовский вечер такие меры предосторожности не потребовались: Гид не спал.