Все и побыстрее
Шрифт:
Мисс Мак-Иван побежала за термометром. Ртутный столбик показывал больше ста градусов по Фаренгейту.
— Бедная миссис Айвари, — встревожилась гувернантка. — Надо немедленно позвонить мистеру Айвари.
— Нет! — закричала Гонора.
— Но дорогая миссис Айвари, в Марроко так много всяких болезней, что я просто боюсь за вас.
— Тогда позовите врача, — голос Гоноры был слабым.
Врач, жившая по соседству миловидная молодая женщина, не смогла поставить диагноз, но посоветовала побольше пить и не вставать с постели. Каждое утро она забегала проведать Гонору.
Через
Такси свернуло на Грейт-Каррингтон-плейс. Джоселин посмотрела по сторонам. Конский каштан, росший в несколько рядов, затенял кирпичные стены домов, смягчая их убожество. Как опытный инженер, Джоселин сразу заметила дефекты их конструкции. Когда-то, до отъезда в Америку, семья Силвандер жила на такой же грязной улице, в таком же красном кирпичном доме. На дворе стоял август, погода была солнечной, и Джоселин находилась в прекрасном настроении.
Такси подъехало к одному из домов, у входа в который были расставлены горшки с цветущей геранью.
Из десяти кнопок Джоселин, поколебавшись, выбрала кнопку, против которой стояла фамилия Велдон.
Окно на втором этаже открылось, и из него выглянула смуглая женщина.
— Кто там? — спросила она. — Ах, вы, верно, миссис Джоселин Силвандер! — После смерти Малькольма Джоселин взяла девичью фамилию.
Замок щелкнул, и дверь открылась. Узкая лестница, ведущая наверх, была покрыта голубой дорожкой, стены оклеены новыми обоями цвета «пупсик» — чувствовалось, что хозяева недавно произвели косметический ремонт. Однако никакой ремонт не мог выветрить спертый, влажный воздух, господствовавший здесь столетие.
Мисс Мак-Иван уже ждала Джоселин у открытой двери в квартиру.
— Рада встрече с вами, миссис Силвандер, — сказала она. — Пожалуйста, проходите.
Джоселин прошла в комнату, где стояли софа и кресло, покрытые грубыми домоткаными чехлами, на низком столике работал маленький телевизор, в нише располагались обеденный стол и стулья.
Гувернантка включила телевизор и сообщила, что Гонора и Лиззи отправились на прогулку и вернутся домой не раньше чем через полчаса.
— Они где-то в районе Тьюб-стейшн, — добавила она. — Хотите, я приготовлю вам чай?
— Нет, спасибо. Лучше я пойду им навстречу.
Лицо мисс Мак-Иван омрачилось: ей хотелось поболтать с Джоселин о своей хозяйке и ее горькой участи.
— Вы можете разминуться, — заметила она.
— Ну, если это произойдет, я вернусь обратно.
Джоселин весело шагала по улице в тени каштанов — высокая, уверенная в себе женщина в синем элегантном платье из хлопка с небольшим процентом вискозы, что было очень удобно в путешествиях: платье не мялось и его не надо было гладить, туфли на низком каблуке простого фасона, но опытному глазу сразу было ясно, что они из дорогого магазина. После смерти Малькольма Джоселин позволяла себе только две роскоши — обувь и белье.
Она носила короткую стрижку с челкой, которая сейчас весело подпрыгивала в такт ее шагам. Единственным украшением
Джоселин подошла к Тьюб-стейшн и остановилась. Со своим математическим складом ума и железной логикой она до сих пор не могла понять причины, заставившей Гонору бросить горячо любимого мужа, четыре больших особняка с многочисленной прислугой и поселиться в этом жалком районе Лондона.
Вчера поздно вечером Курт прилетел в Вашингтон. Вид у него был ужасный: изможденное лицо, желтая кожа, покрасневшие глаза — все свидетельствовало о том, что он страдает гепатитом. Без всяких объяснений он приказал — именно приказал, а не попросил — немедленно лететь в Лондон и узнать, что случилось с Гонорой.
— Гонора подхватила в Марракеше какую-то странную болезнь и чувствует себя плохо. Я не могу полететь сам, так как очень устал.
Джоселин была потрясена, узнав, что ее сестра и дочь находятся в Лондоне. Последнее сообщение, которое она получила от Гоноры, — почтовая открытка из Марокко: «Здесь очень жарко. Мы с Лиззи хорошо отдыхаем». С тех пор прошли недели. От сестры не было никаких известий. Джоселин сначала обижалась, но потом начала беспокоиться. Она несколько раз звонила Курту, но его секретарша неизменно сообщала ей, что он очень занят и не может подойти к телефону. Ответных звонков тоже не последовало. Джоселин была в полном недоумении. Что могло случиться?
Одно было совершенно ясно — Гонора ушла от Курта. Но почему? Гонора всегда была женщиной с мягким, покладистым характером. Трудно поверить, что Курт так сильно обидел ее, что она ушла от него. «И почему она не подумала обо мне? Почему утащила с собой моего ребенка, которого я поручила заботам Курта? Уехать и не сообщить мне ни слова?» Ничто не оправдывало поведение Гоноры, и поэтому Джоселин пришла к заключению, что у сестры, наверное, временное помешательство.
Сейчас Джоселин знала только одно — она должна помирить Гонору с мужем.
Из метро высыпала толпа людей, и среди них Джоселин увидела Гонору. Сестра выглядела вполне здоровой и веселой. Правда, она сильно похудела: узкие желтые слаксы болтались на ней. На худом, тронутом легким загаром лице горели большие темные глаза, черные волосы свободно падали на плечи, никакой косметики. Сейчас эта зрелая женщина скорее походила на школьницу. Одной рукой Гонора держалась за перила эскалатора, в другой была пластиковая сумка, из которой торчали большой разноцветный мяч и термос.
Лиззи в легких сандалетах и белом платье держалась за сумку. Лиззи первая увидела Джоселин. Ее глаза расширились, губы задрожали. Джоселин застыла на месте. Как она ни старалась забыть дочь, чувство огромной утраты не покидало ее. Временами ей казалось, что для Лиззи было бы лучше постоянно помнить эту сцену в розовой ванной, чем вспоминать ее каждый раз при виде матери.
Наконец маленький ротик растянулся в улыбке, обнажив два новых зуба.
Эскалатор вынес девочку прямо в объятия матери.