Все имена птиц. Хроники неизвестных времен
Шрифт:
От Риммы сладко пахло каким-то новым кремом для лица.
– Слышу, Риммочка, – устало сказал Лев Семенович. Он присел на пуфик в прихожей и стал, кряхтя, снимать туфли.
– Ты видел, в каком платье была Павлова? Хорошо, что я не сшила себе такое же. Этот Марик, он всем шьет по одним и тем же лекалам.
– Да, Риммочка.
– Очень удачно, что мы переезжаем в Москву прямо перед Олимпиадой. Ты слышал, что говорят? Москву закроют. Вообще закроют для приезжих. И правильно – мало ли что. Останутся только одни москвичи. И в магазинах будет все. Абсолютно все. И гэдээровское, и румынское,
– Дура! – завизжал Лев Семенович. Он развернулся, смахнул со столика у зеркала в прихожей какие-то флаконы и коробочки и стал яростно топтать их ногами. – Пошла вон, дура!
– Лева, ты болен, – сухо сказала Римма и пошла в спальню, захлопнув за собой дверь.
С волочащимися по полу шнурками, Лев Семенович прошел в гостиную и поглядел в окно. Мрак. За окном всегда мрак. Москва далеко, за полями, за лесами, за сорочьими стаями, и он увидел внутренним зрением, как там, в далекой Москве, вьюжной ночью на окраине спального района, где-нибудь в Беляево или Чертаново, он, Лев Семенович, вот так же подходит к окну тесной типовой кухни и смотрит, а внизу метет поземка, голые деревья, сугробы, и качается, качается фонарь над автостоянкой, и нет никаких рубиновых звезд, веселых людей в легких платьях, света и белых крахмальных скатертей. А есть лишь пустынные проспекты, обледенелые трассы, леса, поля, другие города, лежащие во мраке, и спрятаться больше негде…
Маленькое примечание
Автор очень благодарен Громовице Бердник, чья книга «Знаки карпатской магии» очень помогла в работе над романом. Сходство карпатской и мезоамериканской магии, подмеченное Громовицей, я думаю, чисто гомологическое, но тем не менее что-то в этом есть, и когда потребовалось изгнать из южного города-порта страшного духа-бога американских индейцев-вендиго, кому еще было справиться с этой почти непосильной задачей, как не карпатскому мальфару?
Бусиэ в мифологии северных народов – злые духи, происходят от людей, умерших неестественной смертью и не имеющих связи с живыми. Завидуя живым, бусиэ нападают на спящих людей, высасывают у них кровь и мозг. Иногда принимают вид птиц с железным клювом. Саган-бурхан – дух оспы.
Туз пик концом вниз – тяжелая болезнь, смерть, концом вверх – крупная неприятность, связанная с работой; туз треф концом вниз означает испуг и неприятности по работе, концом вверх – крупный обман, подлог или воровство.
Я подозреваю, что причиной катастроф «Титаника», «Адмирала Нахимова», а также чернобыльской аварии действительно были диббуки; ну не могли же нормальные ответственные люди ни с того ни с сего так глупо и нелогично (добавлю – последовательно глупо и нелогично) себя вести. Характер катастрофы с «Адмиралом Нахимовым» и его сходство с крушением «Титаника» заставляют задуматься – быть может, службы, подобные СЭС-2, действительно необходимы?
Вендиго – персонаж страшной повести Элджернона Блэквуда, и его повадки, а также поведение его жертв частично позаимствованы именно из этого источника.
Часть вторая
Малая Глуша. 1987
Плацкартный вагон был полон, и уже после ночи путешествия в нем стоял особый, присущий только поезду, тяжелый дух человеческих тел, мытого хлоркой туалета и папиросного дыма, которым тянуло из тамбура. Поэтому он даже обрадовался, когда спрыгнул с подножки, держа в руке нехитрый багаж. Поезд тронулся с места, немытые окна его вагона еще минуту глядели ему в затылок, а потом в их поле зрения оказалось что-то другое: будка смотрителя с крохотным печальным огородом, разноцветные путевые огни, фонарные столбы, обвитые ржавой проволокой.
Он огляделся.
Здание вокзала с башенкой отчетливо вырисовывалось на фоне пустого рассветного неба. Далеко на западе горизонт был подсвечен то ли дальним пожаром, то ли огнями какого-то большого города, а тут совершеннейшая глушь, платформа, освещенная двумя желтыми фонарями, пуста; только на привокзальной лавке спала какая-то женщина в мохеровой кофте, халате и толстых рейтузах. Сумку она положила под голову. Нищий рыскал около урны в поисках пустых бутылок из-под пива.
На башенке над одноэтажным приземистым зданием вокзала светились бледные часы, похожие на круг полной луны. Он постоял немного, чувствуя, как остывший за ночь асфальт высасывает тепло через подошвы кроссовок, потом подхватил рюкзак, сделал шаг и вошел в здание вокзала.
Там было пусто, блестели лавки, отполированные задами ожидающих поезда пассажиров, окно единственной кассы закрыто картонкой. Сквозь щели лился бледный неоновый свет. На кафельном полу стыли лужицы воды, – видимо, уборщица совсем недавно прошлась здесь с ведром и шваброй. Он покрутил головой в поисках уборщицы, но не нашел. Буфета не было, а киоск с пепси-колой и печеньем стоял запертый на замок, с приспущенными жалюзи.
Двери на привокзальную площадь были распахнуты, пустая площадь окаймлена газоном с чахлыми туями; но здесь все-таки нашлась живая душа; стоял и скучал одинокий носильщик, или грузчик, или просто какой-то привокзальный рабочий в оранжевой жилетке с бляхой.
– Извините, – он подошел ближе, – где здесь отходят автобусы?
– А вам куда надо? – сонно спросил грузчик.
– До Малой Глуши.
– Туда не ходит, – сказал грузчик, – до Болязубов ходит. А от Болязубов на попутке. Или там, не знаю, договоритесь с кем-то из местных.
– Хорошо, – терпеливо повторил он, – где отходит автобус на Болязубы?
– А вон там, через площадь, – сказал грузчик, – только ночью они не ходят.
– А касса где?
– Там и касса. Только ночью она не работает.
– А когда открывается?
– Утром, – равнодушно сказал грузчик, – вот утро будет, касса откроется.
– В котором часу?
– В восемь. Или в девять. Раньше все равно автобусов не будет.
– А-а, – сказал он разочарованно и поглядел на часы. Зеленые тусклые стрелки показали половину пятого.
– Койка не нужна? – спросил грузчик с надеждой.
– Нет, – сказал он, – какая койка? Я на вокзале переночую.
– Смотрите, – повторил грузчик, – раньше девяти не откроют.