Всё исправить
Шрифт:
– Александр Петрович счел целесообразным расстаться с нашей фирмой, хотя ему было предложено место, – новоиспеченный директор изобразил на лице некое подобие казенного сожаления.
– Ну вот… – Петрович развел руками. – Все сказано. Вопросы ко мне? Напоследок…
– Вопросы есть, само собой, – откликнулся «аксакал» – Но все они… гм… приватные, так скажем. Вот разве что насчет зарплаты. Долгонько ждем, однако.
– Зарплата? – Петрович покосился на преемника-узурпатора. – Зарплата отныне при увольнении и через суд, так
– Ну-ну, не нужно муссировать, – голос нового директора изменил тональность, из безлично-казенного став напряженным. – Зарплата будет… несмотря на сложное экономическое положение. Разумеется, если мы все ее заработаем. Да, рынок, это когда зарплату приходится зарабатывать.
Да, это будет трудно, думал Алексей, исподволь разглядывая новое начальство. Опять выходка госпожи злобной реальности против него, Чекалова А. Б., лично? Или это общий тренд – от плохого к худшему?
– Вот такие дела, Юльк…
Он аккуратно размешивал чай, стараясь при этом не задевать кружку ложечкой. Отчего-то звук звякающей посуды сегодня раздражал… Поймав себя на этом, Алексей сморщился. Дожили, господин-товарищ Чекалов… Один шаг до водобоязни остался, право. Нервы нужно чинить, определенно…
– Юля, Юль…
– М?
– Мне порой кажется, что я вроде как прокаженный, – внезапно признался он. – Везде несчастья за собой тяну. Вот, пожалуйста, работали люди, горя не знали… А я их под обстрел подвел.
– Не нужно так думать, Леша, – Юля чуть улыбнулась. – Прокаженный… наоборот.
Пауза.
– Родителям я звонила. Папы не было, а мама тебе привет передает, – она сочла разумным сменить тему.
– Угу. Взаимно… Чего еще говорила?
Пауза.
– Да о многом мы переговорили… О жизни, если в целом. Где-то с час разговор был. Опять в расходы семью вогнала, ты уж извини.
Ее глаза внимательны и серьезны.
– Маме я не сказала… не так поймет, но… Слушай, Лешик, мне тут шальная мысль пришла… только с ходу дурой не называй, пожалуйста. А если мне и впрямь укатить в Куйбышев… Самару то есть? Как ты говоришь, выйти из зоны обстрела. Уехать в тыл и все такое прочее.
Чекалов задумчиво смотрел, как на дне тают крупинки сахара. Еще… еще чуть… последняя… все.
– Хм… Ты уверена, что?..
– Ну вот и проверим.
Алексей потер лоб ладонью. В словах жены был некий резон. Если охота идет конкретно за Чекаловым А. Б., то чем дальше от эпицентра, тем должно быть спокойнее… А если нет? Если злобная реальность справедливо полагает Юльку неотъемлемой частью того Чекалова? Точнее, отъемлемой частью, способной временно отсоединяться и передвигаться самостоятельно…
– А не поздно?
– Вот и я про то. Если решать, то прямо сейчас. За билетами и на вокзал. Через два-три дня я, пожалуй, сама забоюсь.
– А как маме объяснишь? От родного да любимого мужа…
– Объясню просто. Обсчиталась в сроках, и все дела. Рассчитывала несколько дней погостить и вернуться, а тут – ах!
Алексей вертел ложечку, не обращая внимания на остывающий чай.
– Я даже не знаю, Юльк… Дорога, сама пойми…
Она вдруг ойкнула и схватилась за живот.
– Что такое? – Чекалов вскочил, едва не опрокинув табурет. И только тут ощутил, насколько все это время был на взводе.
– Опа… – Юля облизнула мгновенно пересохшие губы. – Будем считать наш разговор чисто теоретическим. Вызывай-ка «скорую», Лешик.
– Как? Уже?
– Уже и быстро!
Какой тут неудобный, короткий холл. Только что была одна дверь, с бутылочно-зеленым стеклом, и вот уже вторая – глухая, как стена острога, выкрашенная какой-то неопрятной масляной краской. И снова зеленое стекло, и снова нужно поворачивать обратно…
– Да вы не мечитесь так, честное слово, – молоденькая медсестра, видимо, не лишенная чувства сострадания, сочувственно наблюдала за метаниями кандидата в отцы. – Все рожают, и ваша родит.
– Да-да, конечно… – Чекалова бил самый натуральный озноб, и слова выговаривались невнятно, перемежаясь дробным стуком зубов. – Кто сегодня доктор, не в курсе?
– Бригада работает… да сядьте, гражданин, не мелькайте!
– Ты вот что, сестренка, – Алексей сунул в кармашек мятого белого халата какую-то невеликого достоинства купюру. – Мне бы переговорить с акушером вашим главным… кто сегодня… притом срочно.
– Хм? – бровки девушки приподнялись «домиком», пальцы же явно определяли в этот момент номинал банкноты, не извлекая из кармана. – Хорошо, идемте.
В коридоре, освещенном тусклым светом кое-где уцелевших люминесцентных трубок, пахло лекарствами и озоном. Где-то закричала женщина, звериным протяжным криком, и затихла. Медсестричка шла впереди, цокая каблуками, и Чекалов следовал за ней, сжав зубы, чтобы не стучали. Ящерка бегала по спине, цепляясь за кожу холодными когтистыми лапками. Пока, правда, довольно лениво, с передышками. Но он уже не сомневался – это только пока.
В неярко освещенном помещении, за покрытым белым пластиком столом сидели несколько эскулапов, пили чай из разномастных чашек.
– Владимир Петрович, вот тут товарищ к вам, – отрекомендовала сестричка, кивая на посетителя. – Рвался, как на амбразуру.
– Ну, раз рвался… – доктор, вздохнув, поставил чашку на стол, поднялся. – Ты иди, Лиля. Мы тут разберемся.
Аккуратно притворив за собой дверь, акушер повернулся к посетителю.
– Так я вас слушаю.
Без лишних слов Алексей запихнул в нагрудный кармашек сложенные вдвое купюры.
– Здесь тысяча. Баксов, само собой. Еще три – после.
– Ого… – в глазах эскулапа некоторая растерянность и явный интерес смешались в примерно равных пропорциях. – Ээээ… как фамилия, запамятовал?