Все источники бездны
Шрифт:
«Что я делаю, — промелькнуло у Лизы в голове. — Зачем?» Но она отлично понимала — зачем. Земля уходила у нее из-под ног, и ей необходимо было за что-то ухватиться. А память об Андрее уже не могла ее удержать — не было такого человека. О ком вспоминать? О безликой, изменчивой тени?
Свет здесь был зеленоватый и какой-то неправильный, муторный. Он лился из скрытого источника, освещая плавные изгибы стен, холодный блеск странных инструментов, разложенных на плоской поверхности. «Где я?» — подумала Лиза. Она понимала, что спит, но
— Нет! — попыталась закричать Лиза.
И поняла, что не в состоянии крикнуть, — лицо у нее было стянуто какой-то плотной маской, не мешающей дышать, но не дающей открыть рот. Какая-то тень мелькнула там, за раструбом, — и ей показалось, что она узнала Андрея. Он стоял в углу, наблюдая за ней, и спокойно улыбался. Потом что-то случилось: то ли зеленоватый свет был тому виной, то ли зыбкий кошмар вконец овладел ею, но лицо его стало постепенно меняться — и вот это уже не Андрей, а некто чужой, незнакомый… и вообще… черты лица сгладились, пропали, остались одни лишь огромные глаза на белой плоской поверхности. И эти глаза наблюдали за ней… внимательно, неотступно. В них не было ни тепла, ни жалости. И это и было самое страшное.
— Нет! — вновь в ужасе попыталась крикнуть Лиза.
И усилие было таким отчаянным, что разбудило ее.
Она лежала на своей кровати, а электронные цифры на часах в изголовье освещали комнату призрачным зеленоватым светом.
Регина сложила разбросанные на рабочем столе бумаги в аккуратную стопку, потом, поколебавшись немного, спрятала их в портфель и, склонившись над телефоном, набрала номер. Когда на том конце провода сняли трубку, она сказала, прикрыв ладонью микрофон:
— Ты дома? Хорошо.
— Ну что там? — встревоженно спросила Лиза.
— Да.
— Что «да»?
— Только одно слово — да.
— Ты откуда говоришь? — наконец сообразила Лиза. — С работы, что ли?
— Ага. Слушай, ты не дергайся. Сиди дома. Я еще в морг съезжу, а потом сразу к тебе, ладно?
— О Господи, — почти беззвучно произнесла Лиза на своем конце провода.
— Послушай, — досадливо поморщилась Регина, — я сейчас не могу с тобой разговаривать. Подожди, пока я приеду.
— Это неправда, — как-то механически произнесла Лиза. — Ты, наверное, все-таки ошиблась.
— Правда.
В трубке воцарилось молчание. «Бедняга, — подумала Регина. — И как она все это выдержит? Хотя девочка крепче, чем кажется на первый взгляд».
Регина накинула пальто и, небрежно кивнув коллегам, направилась к выходу.
— Что, Регинка, наклевывается что-то? — окликнули ее.
— Так, — сказала она
Дверь за ней закрылась.
— Везет этой Регинке! — вздохнула ей вслед какая-то бесцветная редакционная девица. — Все при ней. И талант, и лицо, и фигура. Живет небось в свое удовольствие!
Белый автомобиль затормозил у странно перекрученной, но чем-то выразительной скульптуры перед воротами института. Надпись на вывеске гласила: «Институт физиологии человека и животных АН СССР». «Забыли сменить», — подумала Регина. Калитка была открыта — видимо, жесткой пропускной системы тут не было. Да ей и не нужно было в институт — обогнув его, она остановилась перед приземистым одноэтажным зданием морга. Ей показалось, что изнутри тянуло холодом, точно из глубин Дантова ада.
Какая-то пожилая женщина, пошатываясь и прижимая к глазам скомканный носовой платок, вышла из тьмы и остановилась на пороге, отшатнувшись от солнечного света, как от удара. Женщина помоложе, но также скромно одетая, вышла следом, обхватила ее за плечи.
— Пойдем, пойдем, мама…
«Сколько горя», — подумала Регина. Обычно она старалась не пропускать чужое страдание через себя: от журналиста уже по роду работы требуется холодная наблюдательность и самообладание, почти душевная черствость.
Миновав эту скорбную пару, она еще на миг задержалась в дверях, внимательно вглядываясь в крохотное зеркальце. За время своей работы она хорошо усвоила, как много значит для женщины внешность, — красивой женщине легче пройти туда, куда дурнушке путь заказан, а мужчины, стараясь ей услужить, становятся гораздо откровеннее. Женщин, правда, на эту удочку не поймаешь — скорее наоборот. Но женщины никогда ее особенно не интересовали.
Подкрасившись, поправив прядку и вновь мельком взглянув в зеркальце, чтобы убедиться, что выглядит безупречно, Регина небрежной и плавной походкой вошла в залитый холодным светом люминесцентных ламп коридор морга.
В таких учреждениях ей бывать приходилось, правда, не часто — криминальной хроникой она не занималась никогда. Но она все же знала: для того, чтобы выяснить желаемое, вовсе не обязательно рыскать по огромному холодильнику, где лежат распотрошенные покойники… в любом заведении, даже в таком мрачном, всегда есть дежурка, где сотрудники могут выпить чаю или кофе, перекурить, расслабиться и поговорить о чем-нибудь более привлекательном, чем накрытые белыми простынями холодные тела за перегородкой.
А потому она, намеренно звонко цокая каблучками по бетонному полу, направилась туда, где из-за полуприкрытой двери доносились громкие голоса и смех.
То, что люди могут смеяться в таком неподходящем месте, ее уже не удивляло. Такое уж существо человек: привыкает ко всему. Регина побывала в таких переделках, вела репортажи из таких мест, где, казалось, люди, поставленные на грань биологического существования, должны были бы забыть про то, что на земле существует радость. Но при этом они продолжали жить, улыбаться, крутить романы, словно не замечая тех нечеловеческих условий, в которых все это происходило.