Все лестницы ведут вниз

Чернышев Олег

Интересно и то, что красть тетради по обществознанию совсем не имело смысла. Это не какие-то решающие работы за четверть и даже не обычные контрольные, за которые можно схлопотать очередную пару. Работы эти хотя и носили обязательный характер выполнения для учеников, но никак не подлежали оценке. Кроме того, это была домашняя работа, которая должна была быть сдана в понедельник всеми без исключения. Пожалуй, этот пункт самый обязательный, потому как предмет вела Татьяна Петровна, а уж ее методика отношений с учениками была по всем правилам строгой дисциплины. Тем самым Татьяна Петровна практически исключала возможность учеников отклоняться от ее строгих требований, не смотря на то, что это как ни как обществознание, а не алгебра или физика, либо тому подобные предметы, которые традиционно —

считается — идут в придачу с деспотичным учителем.

Темой задания было: «Мой вклад в лучшую жизнь». Подразумевало оно свободную форму письма без строгих рамок и какого-либо плана. Как напутствовала Татьяна Петровна после тяжко обремененных вздохов, причитаний и раздраженных смешков, вызванных ее новой задумкой: «Пишите как хотите, о чем хотите, главное, чтобы каждый из вас был уверен, что тема полностью раскрыта».

***

Воскресенская Аня из учениц с не очень хорошей репутацией в школе, слабой успеваемостью, периодическими опозданиями и частыми прогулами — «тотальными», как любила выражаться Татьяна Петровна на ее счет. Репутация Ани распространилась не только среди учителей, но и в некотором роде затмевала сомнительную популярность оголтелых школьных хулиганов. В отличии от остальных, нарушавших дисциплину точно таким же образом, как это уже заведено в веках, она проявляла неординарные способности. Несомненно, это талант, которому удивлялись некоторые сверстники и который признавали учителя, обозначая его, как «своеобразная способность». Когда в школе в очередной раз происходило нечто возмущающее спокойствие и нарушало заведенный уклад, и в том где-то будто отдаленно мелькала фигура Ани, то в двух из трех случаях без ее непосредственного участия дело не обходилось. Примечательно, что замечалась не активная роль Воскресенской в произошедшем, но какая-та постоянно подстрекательская, что выходило так, будто она и не совсем причем, а если и причем, то так, просто проходила мимо. Если «хулиганке» не всегда удавалось скрыть свою истинную роль в скандале, то по крайней мере формально выходило, что она не при делах. Это то учителя и называли «своеобразной способностью» Воскресенской.

Числилась Аня в девятом «Б» классе, и соответственно, училась при нем, когда не прогуливала добрую половину занятий. Но и присутствуя на занятиях, она будто бы отсутствовала — по крайней мере качественной разницы не замечалось во всех отношениях. И это не только касается уроков, но и взаимоотношений со сверстниками, вернее в отсутствии всяких отношений. Вплоть до конца седьмого класса у Ани была подруга начиная с первого — Настя Котова. Их дружбу можно было ставить в пример самой настоящей дружбы, которая только может быть среди девочек-подростков. Где раздавался смех Насти, вторил ему голос Аня; попадет Воскресенская в какую-то передрягу, и Котовой прилично достается, будто они поделили одну судьбу на двоих.

Но в конце седьмого класса Аня столь же неожиданно и без видимой причины порвала дружбу не только со своей старой подругой, но и перестала общаться со всеми, с кем раннее охотно шла на контакт. Сверстников стала держать от себя все более на отдаленном расстоянии, основательно прекратив всякое общение с одноклассниками. Эта странная перемена была какая-та неоднозначная, а именно потому, что этим Аня изъявляла осознанный свой выбор. Верно, что она начала стремительно замыкаться в себе: стала угрюмой и задумчивой, по возможности садилась за парту одна, но при этом Воскресенская не казалась какой-то загнанной или жизнью испуганной девочкой. Совсем нет — наоборот. Чем больше отстранялась она от сверстников, тем выше поднимала подбородок, всем своим видом утверждая свою независимость, самодостаточность и, несомненно, надменность и даже брезгливость ко всему окружающему.

Как бы там не вышло, но и законченной одиночкой Аня так и не стала, и тому виной случайные обстоятельства — во всяком, случае на первый взгляд — при которых она познакомилась со Светловой Леной — довольно таки прилежной ученицы параллельного «В» класса. Дружба эта столь же своеобразная, как и перемены годом ранее в Ане, то есть противоречивая и неоднозначная.

2

Этим прохладным мартовским днем, девятый «Б» класс, после звонка на второй урок оставался в собственном своем распоряжении, будто воздушный змей, выпущенный с петель: не знает он, куда летит, но, главное — он свободен. Кажется ему, что парит он по собственному желанию, а ветер только спутник его — равный ему. В кабинете стоял заглушающий отдельные голоса гамм, взявший вверх над всем индивидуальным, как жужжание роя ос. Понесся он, ни кем не удержный по коридору, по лестнице вниз, доходил до дверей кабинетов и ушей учеников, завидно прислушивающихся к звукам необузданной свободы.

За последними партами собралась компания из пяти человек — главный источник жужжащего улья. Там и возмутитель всякого школьного спокойствия, кровный враг дисциплины — Смирнов; туда же влез Федоров Иван — отличник и любимец учителей: все у него правильно, верно, по-полочкам; Воробьева Юлия — непоседливая, юркая, голос ее раздавался за троих, а смеялась она сразу за пятерых; спокойный, сдержанный, с многозначительным взглядом, всегда себе на уме — Константин Иванов; и готовый поддержать любую тему, лишь бы не оставаться в стороне, всегда безуспешно жаждущий стать в центре компании — Амельчев.

За первой партой левого ряда, по своему обыкновению сидели Ершова Машка и Танька Зорина. Около них почти улеглась на стол Настя Котова — она как комета, которая иногда эллипсом своего пути пробегает через орбиту неразлучных подруг. В отличии от стихийных компаний с приходящими и непостоянными темами для разговоров, сплачиваемых чувством свободы, возникающим в отсутствии преподавателя, здесь всегда поднимались только определенные, узкие темы, что касалось моды, музыки и, так сказать, роскошной жизни. Последнее — это цель, смысл существования, ядро, притягивающее к себе двух подруг; это связующая тема, в которой без всякого интереса приходится участвовать Котовой.

Между двумя подругами уже успел сформироваться приличный нарост стереотипов на дальнейшую безоблачно-розовую жизнь. Это, как обычно, уехать в столицу или лучше в Европу; выйти замуж за богача, который обеспечит вольготную, красивую жизнь с роскошными вечерами. Вознестись царицей над малым мирком огромного дома со множеством прислуг: может быть самой заняться модой или каким современным искусством; присутствовать в богемных кругах и обществах равных себе. Все эти мечты, на которых так или иначе придется споткнуться подругам, придавали Ершовой и Зориной своеобразную манеру поведения, которую никак иначе не назвать, как высокомерно-демонстративной, пренебрежительной и примитивно-пафосной.

Редко какой разговор обходился без помощи сенсорного экрана телефона. Одна из подруг обязательно доставала свой, поблескивающий множеством пафосных украшений на тыльной стороне телефон, и тем начинался просмотр, а с ним обсуждения. Тут и фотографии новых туфель, откровенных юбок, модных кофточек и шикарных блузок. И все это с видом, будто прямо сейчас, сию минуту, обе подруги стоят в дорогом магазине и выбирают новую вещицу, лишь бы как-нибудь потратить лишние деньги.

— Стой-стой, назад, — затрепетала Танька, останавливая Машку. — Вот про эту я тебе тогда говорила. На выходных уже закажу, а это значит, — потянула она слова, — что в следующий наш поход в «Радугу» я уже буду в ней, — и приготовилось к скрытой завистью лести.

— Фу, — брезгливо протянула Ершова. — Ты как Воскресенская хочешь быть? Фу, Таня!

Настя рассмеялась в голос. Зорина, потупив взгляд побледнела и нехотя обронила:

— Ну да, возможно ты права, — и добавила: — Что-то убогое в этом есть.

***

Среди жужжащего улья, над третьей партой левого ряда, касаясь кончиками поверхности, свисали пряди огненного оттенка рыжие волосы Ани. Она молчаливо склонилась над своей тетрадью с ручкой в руке, будто образуя непроглядную завесу из своих волос, как подражающим водопадам устремленным вниз. Это была ее отдельная, сорока восьми листовая тетрадка, в которую не позволено заглядывать никому. В нее записывались слагаемые рифмой строки, принявшие формы до того бесформенных мыслей и чувств, начало свое берущих из самого сердца Ани.