Все лестницы ведут вниз

Чернышев Олег

— Успокойся, Анна, — строго сказала директор, подняв тон. — Не забывай, где ты находишься и с кем разговариваешь!

Потянувшись за письменной ручкой на столе, Ирина Васильевна схватила ее пальцами обеих руки и стала вертеть в ладонях. Подняв голову, она посмотрела на Аню, которая снова обратилась к окну, будто что-то высматривая там, но без всякого интереса или ожидания.

— Ты пойми, мы здесь не для того, чтобы мучить тебя. Мы не желаем тебе зла. Все здесь только и работают для того, чтобы каждый из вас нашел себя в жизни; чтобы вы потом, когда станете взрослыми, как положено устроили свою жизнь. По большому счету, профессия учителя в этом и заключается. Мы все желаем вам, и

тебе лично, Анна, только добра. Да, могут быть какие-то конфликты среди учителей и учеников, но это всего лишь рабочий процесс, не более. Ты меня понимаешь?

— Вы вызвали меня, чтобы рассказать о том, на сколько вы все здесь заботливы? — повернулась Аня к Ирине Васильевне.

Она тяжело вздохнула и сказала:

— Мда, Анна, у тебя и правда очень тяжелый характер. Что ж, будем надеется, что он тебе пригодится. Может быть упорство послужит тебе в жизни… в карьере к примеру. Ты же, наверное, уже думала, кем собираешься стать. Кем ты хочешь быть по профессии?

— Надзирателем колонии стану, — не думая ответила Аня.

— О, господи! — вздрогнула Ирина Васильевна. — Ты серьезно? Я думаю, ты способна…

— А чем плоха эта профессия? — перебила ее Аня. — Кто-то же должен стеречь всякую сволочь!

— А ну перестань, — не сильно стукнула она ладонью по столу. — Изволь хотя-бы у меня в кабинете не выражаться. Ужас, Анна. Это какой-то кошмар!

— Я знаю, — отречено сказала она.

На ветку дерева, напротив окна села галка с черными, как стрелки крыльями вдоль тела и с серой грудью, охватывающей частыми мелкими перышками голову с шеей. Взгляд ее казался выразительным, почти как человеческий, с черными на белом фоне зрачками. Она вертела своим длинным массивным клювом из стороны в сторону, оглядываясь вокруг себя. Потом игриво запрыгала на ветке, словно проверяя ее на прочность. Аня любовалась неожиданным пернатым гостем: в глазах ее мелькнула слабая искорка.

— Ты в курсе, что у нас пропали работы по обществознанию? — наконец прозвучал вопрос, ради которого и была вызвана Аня.

— Теперь в курсе, — не отрываясь от галки ответила Аня.

— И тебя это ни сколько не удивляет?

— А что меня должно удивлять? — повернулась она к Ирине Васильевне. — Пропали, так пропали. Может кому-то они оказались нужнее, — усмехнулась Аня.

— Интересно было бы узнать, что тебе не все равно, Анна. Как не послушаешь тебя, все для тебя не важно. Ты же, наверняка, сдала свою работу, и разве тебе не жаль, что твой труд пропал даром?

— Вообще не жаль, — покачала она головой. — Наоборот, было бы хорошо, чтобы никто эту мою писанину больше не увидел.

— Почему же?

— Правду написала, вот почему, — отрезала Аня и обратила взгляд к галке. Птица перестала проверять на прочность ветку и уже сидела себе спокойно, смотря куда-то в сторону. Лишь перышки, беспокоимые слабыми ветром, поддергивались на ее груди, спине и затылке. Неожиданно клюв птицы обернулся к Ане и их взгляд пересекся. Казалось, что ее глаза смотрят прямо в зрачки Ани. Это привело Воскресенскую в восторг, от чего она маленько приоткрыла рот. Не отворачивая клюв, галка расправила крылья и, словно примеряясь к ветру, замахала ими на месте. «Скоро, скоро, подожди», — сказала про себя Аня. Галка раскрыла широко клюв гаркнув два раза, взмахнула крыльям и взлетела, пропав из виду.

— Правду, — с грустью повторила Ирина Васильевна и вздохнув, спросила: — Что тебе известно о случившемся?

— Так и спросите: я ли их украла, или нет? — Она пристально смотрела на директора.

— Ну? — откинулась Ирина Васильевна на спинку кресла. — Так ты, Анна? — натянуто улыбнулась она.

— Нет, — твердо ответила Аня, — не я. Если бы я что-то и хотела

сделать такое, интересное, то явно не занималась бы тупой кражей каких-то там тетрадей по обществознанию. Кому они вообще нужны? Только если печь разжигать. Ну, вот и зацепка! — подалась Аня оживленно вперед, положив ладони на колени и чуть улыбнувшись. — Кто живет в частном секторе? Вот с них и начинайте, Ирина Васильевна.

— Все, Воскресенская, — не выдержала директор. — Живо иди на урок. Будешь ты мне тут еще ерничать. Совсем мать распустила! — крикнула она сквозь щелку закрывающейся двери.

Часть 1. Глава II

Глава II

1

На протяжении всего рабочего времени, выход на задний двор школы был открыт. Им пользовались все курящие школьники: проходили вдоль корпуса и заходя за него становилось около ворот, которые оставались неизменно закрытыми во всякое время.

Было время, когда администрация решила начать борьбу с курением самым что ни на есть неподходящим образом — закрыть дверь во двор. Это было зимой, год назад, когда Аня училась в восьмом классе. Тогда по коридорам из туалетов каждую перемену катились густые серые кубы, создавая дымку как при тумане. Сами уборные стали напоминать газовые камеры, в которых и минуту нельзя было простоять, чтобы не ощутить неприятную тяжесть в легких, сухость во рту и жжение в глазах. Одежда, впитывая едкий табак, прочно источала от себя его запах. С месяц потребовалось администрации, дабы понять, что ни численность курящих не уменьшилась, и сами курящие курить меньше не стали, а потому дверь разомкнула свой замок и услуги школьного двора стали вновь всем доступны.

Светлова Лена уже стояла около ворот, когда показалась Аня в своей темно-зеленой куртке со множеством карманов и сумкой через плечо. Шла она как обычно, не спеша, в то время как Лена, увидев сообщение на телефоне, отпросившись выбежала, не сумев накинуть на себя куртку. Прохладно, моросит, поддувает неприятный ветер, а она лишь в юбке да светлой тоненькой блузке, стоит, сомкнув руки на груди — вся замерзла и трясется.

Воскресенская сразу заметила ее поблеклый взгляд, напряженные губы и бледность застывшего лица. Если не быть в курсе, почему столь любвеобильная, жизнерадостная девочка как Лена имеет сейчас такой болезненный, депрессивный вид, можно подумать, что она замерзла до полусмерти и вот-вот может упасть мертвая наземь. Но Аня то ее знает эту свою полярную в настроении подругу. Лене, кажется, не дано прибывать где-то посередине: либо она все на свете любит, всем любуется и всему радуется, либо даже самое прекрасное, самое ею любимое становится безразлично или вовсе противно. Это состояние, которое она называла хандрой, заставляет Лену прятаться в себе, закрывая дверь и окна своего существа, и сидеть так во тьме — в мире серых оттенков, до тех пор, пока створки окон сами, не утомившись мраком, устало не приподнимутся и не впустят ослепительный свет, озаряющий красочно исписанные стены дома.

Когда створки закрыты, душный, застоявшийся воздух пропитывается жалостью к себе, руки опускаются, сознание сужается вместе с желаниями и чувствами. Как бы ни было тяжело Лене, привычка, заведенная в ее семье — выглядеть всегда прилежно, опрятно, а в школе еще и строго, срабатывала подобно простому и надежному механизму. Белый верх, темный низ — как этическая заповедь для Лены, собирающейся утром на уроки. Еще с год назад она сменила прическу и теперь у нее не длинные, как у Ани волосы по самые лопатки, а все те же, черные, лоснящиеся, но прической под каре с прелестной челкой на тонкие брови, которая только подчеркивает ее выразительные голубые глаза.