Все люди смертны

де Бовуар Симона

— Приду, — сказала она и захлопнула за ним дверь. — Каков наглец! — сказала она Анни. — Он способен дожидаться меня вечно. Если вдруг заявится сюда, не впускайте.

— Бедняга, совсем с ума сошел, — сказала Анни.

— Да нет, выглядит он нормально.

— У него такие странные глаза.

— Но я ведь не сестра милосердия, — заметила Регина.

Войдя в гостиную, она, улыбаясь, направилась к мадам Лафоре.

— Простите меня, — сказала она, — представьте, меня удерживал йог.

— Надо

было пригласить его сюда, — предложил Дюлак.

Все дружно рассмеялись.

— Еще водки? — предложила Анни.

— Охотно.

Отпив глоток, Регина свернулась калачиком у камина. Тепло разлилось по телу, ей было хорошо. По радио на «ТСФ» нежно играл джаз. Анни зажгла небольшую настольную лампу и принялась раскладывать карты. Регина просто смотрела на пламя, на стены студии, где плясали угловатые тени, и чувствовала себя счастливой. Репетиция прошла отлично. Обычно скупой на комплименты, Лафоре сердечно поздравил ее; «Розалинда» должна иметь успех, а после этого можно надеяться на многое. Я близка к цели, подумала она, улыбаясь. У себя дома, в Розэ, устроившись у огня, она не раз клялась себе: «Я буду любима, я прославлюсь»; теперь ей хотелось взять за руку ту пылкую девочку, привести в эту комнату и сказать ей: «Я сдержала твои обещания. Вот кем ты стала».

— Звонят в дверь, — сказала Анни.

— Пойди посмотри, кто там.

Анни метнулась в кухню. Там, встав на стул, можно было в квадратное окошечко увидеть, кто стоит на лестничной площадке.

— Это йог.

— Этого я и боялась. Не открывай, — велела Регина.

Звонок раздался снова.

— Он всю ночь будет звонить, — сказала Анни.

— Ему надоест в конце концов.

После паузы последовала серия коротких и долгих звонков, и вновь наступила тишина.

— Вот видишь, он ушел, — сказала Регина.

Она закуталась в халат и вновь устроилась на ковре. Но дверного звонка оказалось достаточно, чтобы омрачить совершенство минуты. Теперь надоедливый мир стоял за дверью и уединение Регины было нарушено. Она оглядела обтянутый пергаментом абажур, японские маски, все некогда выбранные ею безделушки, напоминавшие о драгоценных мгновениях; все это умолкло, воспоминания о пережитых минутах увяли, и нынешний миг был тоже загублен. Пылкая девочка умерла, жадная до жизни молодая женщина умирала, и той великой актрисе, которой она так страстно хотела стать, предстояло то же самое. Может, люди какое-то время еще будут помнить ее имя, но тот особый вкус жизни на ее губах, красоту и фантасмагорию алых языков пламени воспоминание не сможет воскресить.

— Послушайте, — растерянно выговорила Анни, оторвавшись от карт, — в вашей комнате какой-то шум.

Регина посмотрела на дверь. Дверная ручка повернулась.

— Не бойтесь, — сказал Фоска. —

Простите, вы, кажется, не слышали, как я звонил в дверь.

— Вот чертовщина! — воскликнула Анни.

— Нет, — ответил Фоска, — я просто забрался в окно.

Регина встала:

— Мне жаль, что окно оказалось открытым.

— Пришлось разбить форточку, — пояснил Фоска.

Он улыбнулся. Она тоже.

— И вы не побоялись? — спросила она.

— Нет, мне вообще не страшно. Впрочем, это не моя заслуга.

Она указала на кресло и наполнила бокалы:

— Садитесь.

Фоска сел. Он забрался на третий этаж с риском сломать себе шею, волосы взлохмачены, лицо блестит от пота, розовая хлопчатая рубашка. Преимущество явно было на его стороне.

— Анни, ты можешь идти спать, — сказала Регина.

Та, наклонившись, поцеловала ее в щеку:

— Если что понадобится, звоните.

— Да. Приятных снов, — откликнулась Регина.

Дверь закрылась, Регина повернулась к Фоске:

— Итак?

— Вот видите, — сказал он, — от меня не так просто избавиться. Если вы больше не приходите повидать меня, я могу прийти сам. Дверь закрыта — значит, я вхожу через окно.

— Придется забаррикадировать окна, — холодно проронила она.

— Буду ждать вас под дверью, следовать за вами на улице…

— И чего вы этим добьетесь?

— Увижу вас, услышу ваш голос. — Он поднялся и подошел к ее креслу. — Буду касаться вас, — сказал он, ухватив ее за плечи.

— Не стоит сжимать так сильно, — сказала она. — Вас, видимо, не волнует, что по отношению ко мне вы ведете себя отвратительно?

— Какая разница? — Он смотрел на нее с жалостью. — Вы скоро умрете, и все ваши мысли вместе с вами.

Она встала и отступила на шаг:

— Ну, пока я еще жива.

— Да, — сказал он, — и я вас вижу.

— Разве вы не понимаете, что навязчивы?

— Понимаю. Кстати, гнев вам к лицу.

— Так мои чувства для вас ничто?

— Вы первая забудете о них, — ответил он.

— Ах! — Регина начала терять терпение. — Вы все время твердите мне, что я умру! Но даже если вы прикончите меня через минуту, это ничего не изменит: ваше присутствие в настоящий момент мне неприятно.

Он рассмеялся.

— Я вовсе не собираюсь вас убивать.

— Надеюсь.

Она вновь уселась в кресло, хоть сказанное вовсе ее не успокоило.

— Почему вы забыли обо мне? — спросил он. — Почему вы заняты всеми этими мотыльками и ни минуты не уделите мне?

— Какими мотыльками?

— Мотыльками-однодневками. Вы смеетесь вместе с ними.

— А разве с вами можно смеяться?! — раздраженно заметила она. — Вы только смотрите на меня, не говоря ни слова. Вы отказываетесь жить. А я люблю жизнь, ясно вам это?!